Читаем Парнасский пересмешник. Новеллы из истории мировой культуры полностью

Выдающийся английский хирург Джон Хантер, ставший прототипом доктора Дулиттла, внес значительный вклад в развитие медицины, но и совершил несколько ошибок, которые ввели в заблуждение медиков нескольких последующих поколений, не смевших спорить со столь авторитетным исследователем. Например, он считал, что гонорею и сифилис вызывает один и тот же возбудитель, причем доказал это вполне убедительно, сделав себе прививку гонореи, но заразившись обоими заболеваниями. Он, конечно, не знал, что прививочная игла заражена и гонореей, и сифилисом.

Но кроме венерического конфуза и заявления о том, что негроиды происходят от белых людей, почерневших из-за воздействия солнца, у Хантера есть забавное высказывание о мужском семени: «Сперма представляет собой противное на вкус вещество, но если подержать ее немного во рту, она производит теплоту и ощущение специй, и эффект длится некоторое время».

О памяти человека, давшего имя музеям хирургии в Лондоне и в Глазго, есть курьезная история. В запасниках Хантеровского музея в Лондоне есть мемориальное кресло, переделанное из кровати. Табличка содержит информацию о том, что кресло сделано 22 сентября 1879 года Фрэнсисом Баклэндом и описывает, как исходная кровать попала к нему – из госпиталя Святого Георгия, откуда ее передали доктору Уодхему, который и подарил кровать Баклэнду. Сидели на нем один раз – когда его установили в президиуме медицинского собрания для почетного председателя.

Все знали о благоговейной любви выдающегося английского хирурга Фрэнсиса Баклэнда к наследию великого медика Джона Хантера: и кто-то из друзей решил подарить ему на день рождения кровать, в которой Хантер лежал в больнице. Больничная койка, наверняка окутанная для Баклэнда чуть ли не волшебным свечением, конечно же, не могла использоваться им по назначению и простаивала в одном из помещений его дома. Через какое-то время после получения ценного подарка ученого посетила гениальная мысль сконструировать из кровати своего кумира памятный трон. Перевернутые ножки превратились в подлокотники, изголовье – в спинку, ложе – в седалище, а для пущей важности была приделана латунная табличка, подтверждающая невиданный провенанс.

Письменный стол Джона Хантера и стул, сделанный из его кровати. 1893 г. Это ужасное кресло – возможно, один из самых несуразных и неудобных предметов мебели, что мне доводилось видеть. Тем не менее столь уродливый трон – не просто памятник дурновкусию, но и исторический артефакт мира эксцентричных ученых XIX столетия

Месть матери

Статуя изображает Ореста и Электру, предвкушающих месть своей матери Клитемнестре, убившей их отца. Интересно, что после убийства матери Ореста не убили богини мщения Эринии, так как он оказался под защитой Аполлона.

Миф об Оресте, Электре и Клитемнестре рассматривают как иллюстрацию ослабления обычая кровной мести. За нее отвечали богини Эринии, которые непременно настигали человека, убившего своего кровного родственника. Поэтому богини мщения, например, не преследовали Клитемнестру, которая убила всего лишь мужа, и обрушились на Ореста, отнявшего жизнь у матери. Орест, был спасен, потому что обратился за помощью к Аполлону и Афине, читай к государству, которое в лице ареопага получает все большую монополию на лишение жизни и дарование права жить – в противовес архаическим законам.

Орест и Электра, также известные как «Группа Людовизи», с подписью скульптора: «Это сделал Менелай, ученик Стефаноса»

Эсхил, описывая Эриний, преследующих Ореста, убившего мать, в сущности говоря, фиксирует уничтожение культа богини-матери. У многих богинь античного пантеона есть дети, но любопытно, что ни в Греции, ни Риме, в сущности, не было культа богини-матери. Он получил распространение скорее с ростом популярности христианства. Кроме того, Эсхил фиксирует пересмотр вопросов зачатия, в частности, мнение, что мать не родительница, но лишь кормительница воспринятого семени, то есть главенствующей становится именно роль отца. Эринии преследуют Ореста за убийство матери – но они старые богини, а защищающий его Аполлон – новый мужской бог.

Мнимые добродетели

Агнеллий из Равенны составлял жизнеописания даже тех епископов, о которых у него не было никаких сведений. По его мнению, столь высоко поставленные Господом люди не могли не быть ревностными в вере, добродетельными и сердобольными. «И думаю, что ни в чем не солгал», – говорил он.

Обладатель совершенств
Перейти на страницу:

Все книги серии История и наука Рунета

Дерзкая империя. Нравы, одежда и быт Петровской эпохи
Дерзкая империя. Нравы, одежда и быт Петровской эпохи

XVIII век – самый загадочный и увлекательный период в истории России. Он раскрывает перед нами любопытнейшие и часто неожиданные страницы той славной эпохи, когда стираются грани между спектаклем и самой жизнью, когда все превращается в большой костюмированный бал с его интригами и дворцовыми тайнами. Прослеживаются судьбы целой плеяды героев былых времен, с именами громкими и совершенно забытыми ныне. При этом даже знакомые персонажи – Петр I, Франц Лефорт, Александр Меншиков, Екатерина I, Анна Иоанновна, Елизавета Петровна, Екатерина II, Иван Шувалов, Павел I – показаны как дерзкие законодатели новой моды и новой формы поведения. Петр Великий пытался ввести европейский образ жизни на русской земле. Но приживался он трудно: все выглядело подчас смешно и нелепо. Курьезные свадебные кортежи, которые везли молодую пару на верную смерть в ледяной дом, празднества, обставленные на шутовской манер, – все это отдавало варварством и жестокостью. Почему так происходило, читайте в книге историка и культуролога Льва Бердникова.

Лев Иосифович Бердников

Культурология
Апокалипсис Средневековья. Иероним Босх, Иван Грозный, Конец Света
Апокалипсис Средневековья. Иероним Босх, Иван Грозный, Конец Света

Эта книга рассказывает о важнейшей, особенно в средневековую эпоху, категории – о Конце света, об ожидании Конца света. Главный герой этой книги, как и основной её образ, – Апокалипсис. Однако что такое Апокалипсис? Как он возник? Каковы его истоки? Почему образ тотального краха стал столь вездесущ и даже привлекателен? Что общего между Откровением Иоанна Богослова, картинами Иеронима Босха и зловещей деятельностью Ивана Грозного? Обращение к трём персонажам, остающимся знаковыми и ныне, позволяет увидеть эволюцию средневековой идеи фикс, одержимости представлением о Конце света. Читатель узнает о том, как Апокалипсис проявлял себя в изобразительном искусстве, архитектуре и непосредственном политическом действе.

Валерия Александровна Косякова , Валерия Косякова

Культурология / Прочее / Изобразительное искусство, фотография

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология