Паранойя. Почему мы?

У Зойки вырывается смешок, а после она и вовсе заливается тихим, обреченным смехом.

– И что, это твой план мести – засадить меня на десятку?

– Ну, на десятку было бы как-то несерьезно. Там ведь и УДО, и амнистии всякие могут подоспеть. Вот на двадцатку – это другой разговор. Да и в конце концов, какой мне понт с того, что ты будешь просто протирать штаны на нарах? Всякую херотень про внутреннее удовлетворение, сама знаешь, я не понимаю, мне как-то ближе более осязаемые вещи. Например, парочка миллиардов выведенная под твоим руководством на мои офшоры – вот это компенсация.

– То есть? – резко оборачивается она, меняясь в лице. Ну, еще бы! Речь ведь о деньгах. Похоже, ее даже предательство мужа не так задело, как нагрев на бабки. Непробиваемая баба, честное слово.

– А ты что, забыла про доверительное управление? – уточняю с издевательской ухмылкой. – Я ведь его позже подписал, поэтому все, что ты подписывала, ты подписывала уже, как руководитель.

– Я ничего не подписывала, – цедит она дрожащим голосом, лихорадочно следя, как я выкладываю на стол документы.

– Подписывала, Зойка, подписывала. А ведь я говорил тебе, не веди с Назарчуками дел насчет ТрансСиба, но ты меня не послушала, теперь любуйся, что тебе подсунули, – журю ее тоном доброго дядюшки и пододвигаю стопку договоров. Зойка набрасывается на нее, как сумасшедшая и едва не сжигает лихорадочным взглядом. По мере чтения глаза у нее ползут на лоб, что меня по-настоящему веселит.

– Ты что, бл*дь, все деньги сп*здил из заказа америкашек? – орет она, вперив в меня обезумевшие от ужаса глазенки.

– Ну, во-первых, не я, а ты. А, во-вторых, почему нет? Я ведь говорил тебе, что продам акции по самой высокой цене. Вот считай и продал. Теперь можете делить их, как вашей душеньке угодно и управлять заводом с миллиардным долгом.

– Ты рехнулся? – оседает она в шоке на диван. – Тебе ведь не дадут выбраться из страны живым, если ты эти бабки не вернешь.

– Ну, я попробую, а тебе советую лучше озаботиться собственной судьбой, вздрючат тебя сейчас конкретно и по-полной, пока будут разбираться, кто кого на*бал, – подвожу итог и поднимаюсь с дивана. Зойка с открытым ртом смотрит не верящим взглядом на разлетевшийся по полу договор и судорожно хватает воздух ртом. Я бы тоже, наверное, так дышал, если бы оказался в подобной ловушке, в которой перспективы одна хлеще другой: двадцать лет тюрьмы за мошенничество и заказное убийство, наверняка пытки в процессе следствия, и понимание, что ты никому больше во всем мире не нужен.

– Подпиши отказ от доверительного управления и закончим на этом, – кладу перед ней еще один договор. Собственно, в глазах всей этой политической п*здобратии я затем и полетел на встречу, чтобы получить активы назад и торжественно передать им. Когда до них дойдет, что вместе с самым рентабельным заводом они получили миллиардный долг, я, надеюсь, буду уже далеко.

–Хочешь, чтобы я подтвердила, что все это время решения принимала я? – все поняв, усмехается Зойка сквозь слезы.

– Тебя в любом случае заставят это подписать, я просто предлагаю тебе урегулировать вопрос тихо-мирно, по-родственному. Но, если ты предпочитаешь подписывать документы после того, как тебя хорошенько отделают где-нибудь в вонючей камере, дело твое, – развожу руками. Зойка заходится смехом и слезами, зная, что с ней в любом случае уже покончено.

– И ты действительно вот так повернешься и уйдешь? – поставив -таки подпись, спрашивает она.

– А почему нет? – удивленно вскидываю бровь. Серьезно, меня вымораживают эти игры в брата и сестру после всего, что она нах*евертела.

– Ну, не знаю, ты ведь всегда был лучше меня, – иронизирует она.

– Нет, Зойка, – качаю головой с усмешкой. – Это ты рвала жопу, чтобы быть лучше, а я всегда был просто собой.

Она хмыкает и, прикусив губу, смотрит взглядом, полным безысходности. У нее дрожат губы, а по щекам текут слезы. Сейчас она очень сильно похожа на ту девчонку, с которой я делил весь свой мир. Еще несколько месяцев назад я бы повелся, но не теперь, ибо той девчонки давно нет, а может и не было никогда, и следующая фраза это только доказывает.

– Рядом с такими, как ты, Серёжа, оставаться собой невозможно, ты любого подминаешь под себя.

Замерев на секунду, хочу ответить, но понимаю, что смысла нет. Я в любом случае останусь виноватым. И это можно понять: так, наверное, проще живется, однако где-то в глубине души все же была надежда, что хотя бы напоследок в Зойке проснется что-то родственное, и она скажет: «Прости, я налажала!».

Увы…

Спустя час после того, как мой вертолет взлетает, ОМОН производит задержание. В списке моих дел на один из трех пунктов становится меньше, на очереди второй. Словно по заказу тем же вечером у меня начинает звонить телефон. Увидев незнакомый номер, расплываюсь в предвкушающей улыбке. Как говорится, вспомнишь о говне, оно и всплывет.

– Уже получил сюрприз? – осведомляюсь издевательски, не утруждая себя реверансами.

– Ты… – цедит Елисеев, дрожа от бессильной ярости. – Если с моим сыном что-то случится…