Парадигма

— Если надо, я выйду, госпожа.

— Нет-нет, можете остаться.

Хара облизала вдруг пересохшие губы, заозиралась по сторонам.

В отличие от её бунгало здесь места мало, едва они помещаются. Потолки низкие; если поднять руку, то легко коснешься их. Залтету приходится сильно пригибаться, иначе ударится затылком. Широкая кровать занимает большую часть пространства. В углу крепко сколоченный квадратный стол, на котором лежит в окружении масляных ламп бронзовое корыто с мутной пенистой водой. Недалеко от входной двери валяется сумка с тряпьем.

— Вы знаете их имена?

— Они, конечно же, представились, когда сняли эту комнатушку, но, если честно, я не запомнил. У меня вообще плохая память, госпожа.

Она кивнула, нервно потерла руки, покусала нижнюю губу.

Ладно, пора начинать, тянуть можно до бесконечности.

Хара открыла рот, и слова молитвы, искренние, горячие, чувственные, полились из неё бурным потоком…

* * *

Рутина засосала с головой, а время потеряло смысл, превратилось в тянущуюся безвкусную жвачку, которую делают дети из застывшей смолы.

Один похожий день сменялся другим — и так без конца.

Ранний подъем, завтрак на скорую руку, обмывание Дживата, чтение молитвы, короткий обед, смена компрессов капитана и нанесение пахучей черной мази на его вены…

Как-то незаметно для самой себя Хара стала заглядывать и к девушке с ребенком — те нуждались в помощи, пока блуждали в лабиринте лихорадки. Однако все равно приходилось принимать меры безопасности: произносить только самые известные священные речитативы без сложных мистерий. Иногда на закате дня, правда, удавалось проводить короткие обряды, взывая к милости всего пантеона богов — змеиноподобного Виистепа, смерча-Сипууна, многоликого Теетопа, Бронзовой Царицы, мрачной Сеетры и, конечно же, Великого Баамона.

Руки, отвыкшие в долгом путешествии от привычных действий, неуклюже взбаламучивали воздух в тайном ритуале, но постепенно наполнялись силой, к ним возвращалась привычная красота движений.

Хара вспомнила, кем была на самом деле — настоятельницей одного из самых святых храмов Геткормеи.

Её песни становились всё проникновеннее, слова наполнялись могучей, древней энергией, некогда сдвигавшей горы и уничтожавшей целые города. Через её глаза смотрели боги и их приближенные, через её пальцы чувствовали прикосновения те, кто обитает в иных реальностях, через её уши они слышали биенье сердца мироздания.

Наверное, нечто подобное испытывают колдующие маги — вот только они все равно ограничены собственными парадигмами и законами школ.

А она, Хара, всемогуща…

Силы, подпитывавшие её через пласты других реальностей, передались матери с ребенком.

В какой-то момент неизвестная хворь начала отступать, выходить черным мутным потом и вязкой слизью из рта.

Лихорадка медленно, но спадала.

И в один из душных тропических вечеров девушка и её сын пришли в сознание и попросили воды.

Врачеватель, прибежавший на вести Зела, не верил собственным глазам и бубнил нечто невразумительное, нервно расчесывая волосатую бородавку у себя на щеке.

Конечно, и мать, и ребенок были еще слишком слабы, порой их рвало, скручивала желудочная боль и редко вновь накатывала лихорадка. Но они могли говорить.

Хара всё чаще стала засиживаться у них по вечерам, так как самочувствие Дживата тоже значительно улучшилось.

Вера творила чудеса.

* * *

Устраиваясь поудобнее, Хара поерзала, стул под ней скрипнул. Она откинулась на спинку, смахнула непослушные волосы со лба.

В свете масляных ламп её неправдоподобно большая тень на стене подрагивает, то и дело теряя очертания. Из распахнутых настежь окон выглядывают сотни любопытных звезд, переливаясь красным и зелеными цветами. Шуршит листва, в тени ветвей переругиваются друг с другом вечно голодные обезьяны.

— Расскажи еще сказку! — попросил мальчонка.

Она, вырванная из своих мыслей, невпопад кивнула и перевела взгляд на широкую кровать.

Мать и ребенок сидят, откинувшись на гору подушек. Оба тощие, бледные, точно призраки. Принесенные врачевателем чистые льняные рубахи висят на них — кисти в огромных рукавах кажутся тростинками, шеи — карандашными, тонкими, широкие воротники прячут впалые щёки.

— Ты уже совсем измучил госпожу, — едва слышно сказала Джайя — мать мальчонки. — Пожалуйста, не лезь к ней.

Их имена Хара выпытала, как только те пришли в сознание. Якобы её снедало любопытство, на самом деле — это нужно было для обряда.

Джайя и Таш — прекрасные имена. Подходят для тех, кто проживет долго, не зная больше бед.

— Про чудовищ или про богов? — озорно спросила Хара.

Обливаясь потом, мальчонка завертелся от нетерпения.

— Хочу про всех сразу! — воскликнул он.