Палиндром

– Для чего создаётся семья? – не сводя своего нервного взгляда с Шиллинга, который на этот раз даже недвижим волнением, задался вопросом Альцгеймер, пытаясь понять Шиллинга. – Чтобы из неё извлекать для себя преимущества. Что не под силу одному, то подвинется этой объединённой воедино силой. Ну а имеющиеся и возникшие благодаря этой семейной связи другие связи, хотя бы для укрепления семьи глупо не использовать. Особенно тогда, когда есть такая связь с первой леди. И если не пользоваться всеми преимуществами, которые тебе даёт семья, то на какой ляд она тебе нужна? – Ну а последний вопрос возник уже чисто по инерции, тогда как Альцгеймера уже волновало совсем другое.

– А может Шиллинг что-то мне недоговаривает. – Задумался Альцгеймер, с недоверием посмотрев на Шиллинга. – Чтобы идти на такой риск, зная, кто может оказать поддержку брошенной супруге, нужно либо с головой не дружить, либо здесь что-то другое. Хотя как на это ещё посмотреть. – Задумался Альцгеймер, вспомнив, что ему тут рассказывали о пробежавшей кошке между президентом и сэром Рейнджером. – Между президентом и первой леди в последнее время наметился разрыв в понимании друг друга, и кто знает, как отреагирует президент на новость о разводе своего вице-президента. Вполне возможно, если первая леди его окончательно доведёт, то он, забыв все разногласия с Шиллингом, хоть и в тайне, а примет его сторону. А такие вещи, даже если о них ничего не говорят, прямо чувствуются судейской коллегией. И тогда у Шиллинга появляется большой шанс на победу. – Альцгеймер мысленно почесал свой затылок и подытожил свои размышления. – А если так, то Шиллинг определённо что-то знает, что ему позволяет … – тут Альцгеймер запнулся, вдруг поняв, что он вернулся к тому, с чего начинал. А вот чего он терпеть в себе и во всех других не мог, так это повторений. И Альцгеймер, остановившись на том, что Шиллинг во всех случаях знает нечто такое, что он не знает, решает напрямую спросить его об этом.

– И что ты на самом деле задумал? – спросил Шиллинга Альцгеймер.

– Засиделся я на одном месте. – Совсем не двусмысленно сказал улыбнувшийся Шиллинг, хотя так и прозвучало. Ну а Альцгеймер отлично понял, что хотел сказать Шиллинг, а заодно как он хитро всё это обставил. Но и он, так сказать, не первый год в политике, и знает, все эти хитрости и уловки современных политиков, уже и не способных на прямые высказывания. И, пожалуй, пойми он сейчас буквально Шиллинга и озвучь ему своё понимание в том же ключе, то Шиллинг не то что бы не поймёт, как так можно раскрываться, а сочтёт Альцгеймера за не дальновидного политика, к которому со всей откровенностью, а он так себя предательски ведёт.

Так что единственно правильно как мог ответить Альцгеймер, так это допить свой остывший кофе и с многозначительным заявлением: «Я тоже так думаю», – начать собираться на выход отсюда. Ну а Шиллинг, получив от Альцгеймера такое заверение в своей поддержке, даже забыл спохватиться и забыть портмоне у себя в рабочем кабинете. Что он запоздало и понял, когда вызванный Альцгеймером официант принёс счёт, и на него сейчас так внимательно смотрели цифры со счёта, Альцгеймер и почему-то официант.

– Это я пока ещё могу себе позволить. – Быстро прикинув в уме будущие расходы на кофе для Альцгеймера, на которые придётся пойти, раз тот выразил ему свою поддержку, решил Шиллинг, нехотя вытаскивая из кармана портмоне. Когда же портмоне Шиллинга оказался на свежем воздухе, что для него крайне редкое явление, – у вице-президента к сожалению его портмоне, слишком много обеспеченных и хлебосольных приятелей, которые вечно опережают Шиллинга в деле оплаты его заказа, отчего портмоне Шиллинга уже давно не может сбросить лишний вес, – то Шиллинг по вновь приобретённой привычке озираться по сторонам, посмотрел по сторонам. Где по-прежнему вроде как всё спокойно и не видно любопытных лиц соглядателей и прицелов объективов фотокамер, так и желающих заглянуть ему в карман и обнаружить, что он не по средствам живёт – вот истинная причина того, что Шиллинг любит обедать в компании своих хлебосольных приятелей, а не как многие завистники, у которых нет столько добродушных приятелей думают (среди которых, что не столь странно, были и хлебосольные приятели Шиллинга, у которых к их сожалению, в приятелях числился только Шиллинг), что он до запредела прижимист и жаден (и если на то пошло, то не жаден, а ответственен за сохранность вверенного ему имущества).

И Шиллинг, всё равно чувствуя себя неспокойно, – когда что-то в первый или редкий раз делаешь, то всегда волнуешься, получится или нет, – начинает с трудом и вопросительным волнением – чем расплатиться, наличными или кредиткой? – раскрывать свой портмоне. Что кое-как, но получается. И Шиллинг, косясь боковым зрением на официанта, просунув пальцы руки в портмоне, начинает на память ощупывать внутренности своего тугого на события и наличности портмоне.