Палиндром

Ну а Шиллинг чуть себя не выдал, покраснев лицом, чего с ним не было со школьной доски. И тут нужно было поспешать с ответом, пока за него все тут не решили. – Честный человек не станет умалчивать свою честность, если его об этом спрашивают. А уж если он вздумал об этом думать, то тут что-то точно нечисто. – Вот так бы всё за него решили.

И хотя Шиллинг не настолько честный человек и его вообще о другом спрашивали, он всё равно не собирается давать повода так о нём нечестно думать, и он немедленно даёт ответ.

– Всё это более чем не состоятельные слухи. – С крепкой позиции государственного мужа, позволяющего себе некоторые слабости, даёт ответ Шиллинг.

Но Эрин крепкий орешек и его на такие основательные слова не разубедишь в его вере в неверие словам политикам, – что со мной хочешь делай, хоть распинай, хоть оставляй трезвым, а ни одному слову политика не верю. И он не ведётся на эту проявленную уверенность Шиллинга, и даже не задаёт новый каверзный вопрос, а как бы делает оговорку-утверждение. – А я слышал другое. – Так глубинно с дальним посылом это говорит Эрин, что ни у кого из здесь находящихся людей, включая и самого Шиллинга, не возникает сомнения в том, что это не так. Правда Шиллинг в отличие от всех не имеет права так не сомневаться, и он, стряхнув с себя налёт завороженности, в которую он впал при виде этого Эрина, с долей истеричности в голосе обращается к Эрину с вопросом:

– Назовите мне имя.

Ну а Эрину даже не вздрогнулось, и он, продолжая оставаться спокойным, как само собой разумеющееся даёт ответ. – Миссис Ханна Шиллинг. – Ну а говорить о том, что тут началось после такого заявления этого, по выкрикиваемым словам Шиллинга, провокатора Эрина, и не описать без приёма внутрь успокоительного. А как только принял, то вроде как все успокоились, стоило охране только за нарушение журналистской этики увести под рученьки этого провокатора Эрина.

Что только отчасти снизило накал страстей. И как только Шиллинг отпустил свою руку от сердца, как на него посыпались новые не менее жёсткие вопросы.

– И как низко вы собираетесь падать в своих отношениях со своей бывшей супругой? – так громко этот свой вопрос орёт Грейс Келли, что её вопрос не проигнорируешь, сославшись на глухоту. Но Шиллинг и не собирается отмалчиваться. Он достаточно наслушался и теперь не собирается и сам сдерживаться.

– Как это понимать?! – в грозном гневе уставившись на Келли, вопрошает её Шиллинг. Но разве он забыл, с кем он имеет дело. Да эту публику ни взглядом откровения прописанного в четвёртой книге под авторством Иоанна, ни грозным окриком поднебесья не проймёшь. И эта Келли даже не думает забыть о своём до дерзости провокационном вопросе, а она прямо в лицо спрашивает Шиллинга.

– На какое имущество вы будете претендовать при разводе? Ведь, как всем известно, то вы до своего брака с мисс Шиллинг, не имели никакого имущества. Вы были, так сказать, выходцем из трущоб пролетариата. – И как только Келли упомянула об истинной пролетарской сущности Шиллинга, как вдруг и не пойми откуда, перед глазами Шиллинга появляется гроза всякого пролетариата, носитель дальтонизма головного мозга, конгрессмен Маккарти.

– А вы ничего такого не упоминали, когда заполняли анкету на выдвижение себя в палату представительств? – уперевшись своим налившимся краснотой взглядом в глаза Шиллинга, отскрипел зубами конгрессмен Маккарти. И как почувствовал Шиллинг, то одно только слово отделяет его от цепкой хватки этого Маккарти. И, конечно, Шиллинг всё сделает, чтобы не оказаться в жёстких тисках лап этого грозного конгрессмена. И Шиллинг в один кричащий выдох: «Я здесь не причём!», – попытался остановить тянущиеся к нему клещевидные пальцы рук Маккарти.

И надо сказать, что это помогло. И этот зловещий конгрессмен Маккарти в один момент исчезает. Отчего Шиллинг мог даже облегчённо вздохнуть. Ведь этот конгрессмен Маккарти не простой конгрессмен, каких много, а его именем пугают тех конгрессменов, кто вечерком любит заглянуть в бар напротив и опрокинуть там в себя лишнюю пару кружек пива (и это надо понимать в том смысле, что это дополнительная порция, не считая основную порцию выпитого – вот такая у них казуистская уловка для оправдания своего пьянства). И потом на следующем утреннем заседании палаты представительств, многие, в основном завистливые конгрессмены, говорят, что их с утра перезрелый краснотой вид, несёт окружающим свою перебродившую за ночь красную угрозу – аж не продохнуть. И здесь не только сногсшибательный перегар, а главную опасность для них несёт их новый, переосмысленный взгляд на жизнь и на других конгрессменов, кто не столь нравственно чист как они – простыми словами, побить всех хотят.