Палиндром

– Я готов пойти на издержки. – В решимости претерпевать своё будущее нищенское положение, уверенно заявил Шиллинг, смотря на Альцгеймера. Что, несомненно, было примечено Альцгеймером, который не мог вдохновиться, видя эту решимость Шиллинга до поры до времени пренебрегать своим здравомыслием. Ведь это он только сейчас, когда его настоящее тепло и безмятежно, а полуголодное и простуженное уличными сквозняками будущее пока ещё в туманной перспективе, столь уверен в себе, и кто знает, а конгрессмен Альцгеймер почему-то это знает, как Шиллинг себя поведёт, стоит ему только столкнуться в настоящем с первыми предвестниками своего будущего, где ему придётся на всём экономить, и пить кофе в тех же кафе за чужой счёт.

Ну а последняя мысль заставила Альцгеймера занервничать за судьбу оплаты заказанного кофе. – Что-то мне подсказывает, что Шиллинг вскоре спохватится, обнаружив, что забыл у себя в кабинете портмоне, а там все кредитки, – подумал Альцгеймер, принявшись мысленно нащупывать в кармане пиджака свой носитель наличности и кредиток. Но то ли эта мысль о Шиллинге так на него повлияла, то ли ещё что-то, но как Альцгеймер не пытался нащупать, хоть и мысленно, свой портмоне, он никак не нащупывался. Что в прежнее время взволновало бы Альцгеймера, заставив его начать поиски пропавшего портмоне. Но сейчас он, наоборот, как-то даже успокоился и с этой безмятежностью обратился к Шиллингу:

– Ладно, если бы только одни издержки. И как, мне кажется, то это вас ждёт только при самом для вас благоприятном развитии ситуации. Тогда как прошлый опыт других людей при деньгах и связях, говорит о совсем другом. – Альцгеймер тяжко вздохнул, видимо представив этот житейский опыт в прошлом людей при деньгах и связях, а нынче без того и другого, но зато с опытом. – Так что нужно быть готовым не просто к издержкам, а к самому плохому. – Сказал Альцгеймер, специально не уточнив для Шиллинга, что из себя значит это самое плохое. Ведь оно, это самое плохое, в каждом случае индивидуально, и Альцгеймер, для которого это самое плохое одно, а для Шиллинга другое, конечно не мог вдаваться в подробности этого самого плохого. Хотя в общих чертах можно было составить фоторобот этого самого плохого.

Но сейчас на это времени нет, и Альцгеймер, у которого есть свои планы насчёт Шиллинга, обращается к нему. – Ладно, не будем раньше времени предаваться паническим настроением. Давай не спеша, со всех сторон рассмотрим ту ситуацию, которая возникнет после того как ты озвучишь Ханне это своё решение. Сказал Альцгеймер, вдруг представив себя на месте Шиллинга, когда он скажет Ханне то, что он надумал ей сказать и тем самым сломать ей жизнь.

Так находясь в своём воображении себя на месте Шиллинга, Альцгеймер для начала осмотрится по сторонам в этом для себя незнакомом доме. Что и неудивительно, ведь он никогда не был в гостях у Шиллингов и так сказать, был не знаком с тем, что и где находится. – А дом ничего. – Альцгеймер вынужден признать, что Шиллинг живёт припеваючи, отчего ему становится совсем непонятно, чего этот Шиллинг ещё хочет (возможно, что Альцгеймер впал в такую ошибку насчёт благосостояния Шиллинга по причине того, за всем этими представлениями его шикарного благосостояния стояло его воображение).

– Дом полная чаша, деньги, судя по всему водятся, супруга может и не блеск, но судя по запахам, то отлично готовит кофе. – Принюхавшись к исходящим из кухни запахам (на самом деле исходящим из его чашки), Альцгеймер только отчасти поняв Шиллинга – зажрался сволочь – выдвинулся по направлению к кухне, чтобы там застать супругу Шиллинга Ханну и затем огорошить её тем признанием, которое для неё приготовил Шиллинг.

И если с первым его желанием никаких проблем не возникло, – Ханна действительно находилась на кухне и с чем-то там копошилась на плите, – то насчёт того, чтобы её огорошить, то тут вышла заминка, по причине того, что Ханна стояла лицом к плите, а к Альцгеймеру спиной. И если Шиллинг, скорей всего воспользовался бы подходящим моментом, огорошив своим заявление Ханну из-за спины, то Альцгеймер не привык действовать исподтишка. И он, хоть и конгрессмен, кто сам пишет законы и устанавливает правила, всё же он не боится смотреть в глаза опасности и бросать ей вызов.

Так что Альцгеймер не останавливается на пороге кухни, а прямиком и совсем не бесшумно проходит внутрь, где достигнув кухонного стола, останавливается. Что не остаётся не услышанным Ханной, которая не оборачиваясь, задаётся вопросом:

– Это ты, дорогой?