Палиндром

– Ловок, ничего не скажешь. – Альцгеймер сразу же уразумел всё коварство Шиллинга. – Да стоит мне только сказать, что это его личное дело, так ему одного этого хватит, чтобы в своих глазах оправдаться. Мол, это я, таким образом, поддержал его, и вселил ему уверенность в своих силах. И не окажи я ему тогда поддержку, то он ни за чтобы не решился довести до своего логического конца начатое. «Так что ты, мой любезный друг, полностью разделяешь всю ответственность за мой развод», – посмеиваясь, скажет Шиллинг, освобождая мне место в котле, куда меня вслед за ним отправят вариться черти. «Ты, так сказать, потакая во всём этому грешному человеку Шиллингу, тем самым способствовал этому разводу, разбившему сердце Ханны, и значит, тебе самое место в этом котле для разлучников», – так уж и быть, аргументирует своё решение Люцифер. Ах ты, сволочь! – представив такие для себя мрачные перспективы, мгновенно вскипел Альцгеймер, выругавшись скорей всего в сторону Шиллинга (с князем Тьмы, всего вероятней, у него в будущем будут совместные дела, так что раньше времени не стоит портить свои отношения с этим грозным типом).

– А я вот возьму и скажу тебе то, что ты совсем не ожидал услышать: «А ты хорошенько подумал, придурок, прежде чем подаваться зазывать адвокатов по бракоразводным делам. А ты не спросил себя: А по карману ли они тебе будут? А выигрышно ли это твоё дело будет?». Здесь Шиллинг проявит себя во всей своей недалёкой красе, начав ничего не понимать и хлопать глазами. На что я смягчусь и добавлю: «Смирись со своей участью, брат мой. А иначе она тебя разорит. Сам же знаешь, насколько категорически жестоки законы к мужьям, бросивших с разбитым сердцем уже далеко немолодых и некрасивых жён. Которые ведь отдали тебе всю свою молодость, это бесценное время жизни, которое как ты понимаешь, ни за какие деньги не купишь. Так что готовься унижаться и банкротиться». – Альцгеймер на этом месте злорадно усмехнулся, представив полностью поражённого в своих правах и исключённого из любого рода и вида общественной жизни Шиллинга, чья с момента его развода небритость уже зашкаливала все разумные пределы, и заставляла с подозрением на него смотреть, а слезоточивость мутных от частых перепоев из-за перебоев с питанием глаз, видеть ничего не видела в упор, отчего Шиллингу приходилось ориентироваться по жизни, полагаясь больше на запах – что было невероятно сложно сделать по причине того, что от него самого несло чёрт те знает чем.

И Альцгеймер, в чьих руках находилась вся будущая судьба Шиллинга, уже готов был к тому, чтобы прямо сейчас начать топтать будущность Шиллинга, подбивая его на самый радикальный вариант развития его будущих отношений со своей ещё пока супругой: «Я полностью тебя поддерживаю. Ты, наконец-то, стал настоящим мужиком, а не какой-то тряпкой, об которую все кому ни лень вытирают ноги. И пока ты не передумал быть настоящим мужиком, немедленно иди к себе домой и сделай что-нибудь такое непоправимое, чтобы у тебя пути назад больше не было. Пинком под зад выгони свою супругу из туалета, а затем без штанов из дома», – но тут вдруг ему вспомнился тот рисунок сэра Рейнджера, где на голове Шиллинга просматривались рожки, и это всё в край для Альцгеймера изменило.

Так Альцгеймер для начала принялся размышлять над вовсю заинтересовавшим его вопросом, связанным с рисунком сэра Рейнджера. – Интересная всё-таки получается ситуация. – Задумался Альцгеймер. – С какой бы стороны не оказался муж, с доверчиво потерпевшей, где его вовсю обманывает его вторая половина, или с рационально предупредительной, где он, опираясь на знания полной коварства сущности женской природы, так сказать, первым даже не начал, а сравнял счёт их взаимоотношений в будущем, то он в обоих случаях будет записан в парнокопытные – либо в рогоносцы, что отвечает первому случаю, либо в козлы каких свет не видывал, что соответствует второму рациональному, с долей рационализаторства случаю. – Ну а такая явная несправедливость и так сказать, предопределённость судьбы мужского контингента населения планеты, на словах только доминанты этого мира, а на самом деле, второстепенной, всего лишь обслуживающей аппетиты самой красивой части этого мира, женской половины, и подвела Альцгеймера (чисто из мужской солидарности) к тому, чтобы пренебречь всеми теми перспективами, которые открывались перед ним, в случае того варианта развития событий, где бы Шиллинг пал так низко, что его и не поднимешь.

К тому же рядом не было того странного человека вне подозрений, а это говорило о том, что Шиллинг всё же ему больше доверяет, нежели той бессловесности. Хотя может быть всё не совсем так, и человек вне подозрений ещё не готов – он, как говорил Шиллинг, ещё тестируется. В общем, так или иначе, а Альцгеймер решил прийти на помощь Шиллингу.