Палиндром

– Сам знаешь, – взял слово Шиллинг, – что в наше прогрессивное время, никому, а подчас и самому себе нельзя верить. За банку варенья и пачку печенья продаст, и понять не успеешь, как и когда. – Это была явная оговорка Шиллинга, а вот по Фрейду или по кому другому (по себе), то тут и не разберёшь. И скорее чёрт ногу сломит, чем поймёшь, откуда в голове Шиллинга такие мысли. Хотя у Альцгеймера на этот счёт есть свои далеко ведущие и заглядывающие мысли. – Сладкого ему не хватает, вот и просятся слова на язык. Так сказать, подсластить. – Подумал Альцгеймер, в один момент сопоставив сказанное Шиллингом и то, что он увидел на рисунке.

Шиллинг же продолжает. – А при таком положении дел, когда критерии истины размыты, так сказать, демократизированы в своей сущности определения истинности, когда ты не просто не знаешь, кому больше поверят, и чьё слово будет иметь больше веса – твоё или твоего оппонента – а уверен в том, что всё будет решать не объективность, а некая субъективная целесообразность, которая появится на тот момент, то и возникает необходимость в появлении рядом с тобой его, – Шиллинг как само разумеющееся, ткнул пальцем в этого, ещё пока неизвестно кого, – объективно значимого, человека вне подозрений.

И только Альцгеймер выказал на лице недоумение в совокупности со своим удивлением, как Шиллинг продолжает свой ликбез. – Он прошёл все виды необходимых проверок, сдал соответствующие его квалификации тесты, у него была произведена идеализация или более простыми словами, очистка памяти от любого налёта субъективности, и он теперь представляет из себя не просто объект действий, а объект объективной значимости. Он своего рода деловой помощник, чьей основной задачей является фиксирование события.

– Понятно. – Задумчиво сказал Альцгеймер, подумал и добавил. – Я бы его назвал евнухом субъективной реальности.

– Можно и так. – Усмехнулся Шиллинг. – Сейчас этот мой новый проект по созданию незаменимого помощника только тестируется, так что принимаются любые предложения и пожелания. – Сказал Шиллинг.

– Хорошо, я подумаю. – Сказал Альцгеймер, рассеянно посмотрев по сторонам. – Ну а теперь к делу. – Сказал Альцгеймер, засовывая руку во внутренний карман своего пиджака. Что, конечно, весьма интригующе выглядит, а если бы такого рода действия происходили где-нибудь на диком западе, в салуне набитом не трезвыми ковбоями, то Шиллингу, в мерах предосторожности, не помешало бы и самому полезть в карман за чем-нибудь ответным, лучше, конечно, огнестрельным. Но времена нынче не такие прямолинейные и простые, и если тебя захотят убрать со своего пути, то это сделают как-нибудь коварным способом. Да и кто позволит Альцгеймеру пронести сюда огнестрельное оружие, так что Шиллинг мог не опасаться за свою безопасность и держать свои руки, где пожелает. Что он и делал, только чуть отстранившись назад, чтобы лучше рассмотреть то, что ему собирается показать Альцгеймер.

Ну а там, в руке Альцгеймера, сейчас ничего такого сверхъестественного нет. А это всего лишь самая обыкновенная флэшка, которых на каждом углу вон сколько продают. Хотя, конечно, это не так, и если ей такое значение придаёт конгрессмен Альцгеймер, то в ней наверняка есть что-то ценное. О чём и спросил его Шиллинг: «Что там?», – раз Альцгеймер не больно спешит раскрывать её тайну.

– Для нас с вами ничего особенного. – Сказал Альцгеймер.

– Тогда… – Шиллинг вместо вопроса сделал многозначительную паузу.

– Интерес представляет то, каким образом она мне досталась. – Сказал Альцгеймер, кладя флэшку на стол.

– Что ж, спрошу. И каким образом она вам досталась? – спросил Шиллинг.

– Господин Дульсиней поделился знаниями. – Явно что-то недоговаривая, сказал Альцгеймер.

– Я как понимаю, это не всё. – Сказал Шиллинг.

– Всё верно понимаете. – Усмехнувшись, сказал Альцгеймер. – Главное здесь то, кто её ему вручил.

– И кто? – спросил Шиллинг.

– Господин Атнанта. – Сказал Альцгеймер.

– А вот это интересно. – Ответил Шиллинг, потянувшись рукой к флэшке.

Глава 20

Дела семейные

Трудно сказать, и не только потому, что о том, о чём придётся говорить, не всё доподлинно известно, а подчас и вовсе мало что знается, а потому, что то, о чём будет вестись речь, настолько элементарно, что и слов для объяснения происходящего не подберёшь, в общем, ещё раз повторюсь, трудно сказать и заодно ответить, почему так получается, что в одном начальном случае, когда даны только одни неизвестные, то о будущем этих неизвестных не загадывают, – а это значит, что оно ими чуть ли не предопределено и известно, – тогда как в другом, конечном случае, когда всем всё о себе и друг друге известно, для них их будущее выглядит туманно и беспросветно. Вот какая странная вышла арифметика, с этими двумя неизвестными, а потом до осточертения друг к другу известными людьми.