Палиндром

– У меня есть к вам, – говорит Маккейн, – конфиденциального характера деловое предложение. – Здесь Маккейн опять замолкает и, отодвинувшись от стола, откидывается на спинку стула, и начинает со всем своим вниманием к окружающим сидеть и ждать. А вот чего он ждёт, то тут вот так сразу и не поймёшь. Но большинство склоняется к тому, что этот дерзкий господин Инкогнито, решил по испытывать их нервы на предмет невоздержанности. Я вам закинул наживку, а вы давайте начните раздирать себя от любопытства по поводу его, хоть и не озвученного, но явно заманчивого предложения – обладатель Оксфордского акцента с другим предложением подойти и не может.

При этом никто не решается выказать себя с этой невоздержанной стороны, и все сидят и крепятся в своём умолчании своих не слишком лицеприятных чувств относящихся к этому лицу с Оксфордским акцентом. Между тем Маккейн знает сколько времени нужно выдерживать паузу, чтобы не переусердствовать, и он заметив, что обстановка вокруг начала накаляться, вновь приближает себя к столу и на пониженных голосовых частотах начинает говорить.

– Прежде чем я озвучу вам своё предложение, а оно в себе несёт немалые риски, я в целях сохранения конфиденциальности моего сообщения и заодно вашей безопасности, которая будет под вопросом, если вы решите принять моё предложение, хотел бы сообщить вам о некоторых заранее предпринятых мною шагах. – Маккейн в очередной раз фиксирует своё внимание на лицах вокруг, которые на этот раз выглядят куда растревожено, нежели ещё минуту назад, и начинает говорить.

– Один из вас, чьего имени я по понятным всем причинам не назову, ответил согласием на это моё предложение к нему. – Маккейн замолкает и, следуя прежнему поведению, отодвигается от стола и занимает свою позицию наблюдателя у спинки стула. Откуда он начинает вести своё наблюдение за этими разволновавшимися господами, которые принялись взглядами высматривать друг в друге того вероломного подлеца и негодяя, который так скрытно обошёл их всех на повороте.

– Я так и знал, что что-нибудь подобное случится, – первым воспылал в негодовании так это господин Самоед, принявшись очень цепко, со всей внимательностью вглядываться в эти предательские лица вокруг, которые стоит ему повернуться к ним спиной или подзадержаться в туалете, куда он по этой самой причине и не ходит, предпочитая носить памперсы, как уже готовы воткнуть ему в спину нож предательства. – Никак господин Нервозов опять взялся за своё. – Даже не думая скрывать своих взглядов на этого невыносимого господина Нервозова, полного предательских мыслей, Самоед уставился на него и принялся не терпеть его.

Нервозов со своей стороны, вот так сразу и не ожидал, что его признают за воплощение вселенского зла и демона во плоти, а главное за того вероломного типа, к которому обратился с неким предложением этот и не пойми что за тип с Оксфордским акцентом. И если насчёт того чтобы быть воплощением вселенского зла и демоном во плоти, господин Нервозов ничуть был не против, то вот всё остальное это сплошной поклёп на его не всегда честное имя. Но так как такие воззрения на тебя существуют не поодиночке, а в пакетном виде, то Нервозов вынужден молча сидеть и строить из себя недосягаемость.

– Нет, это не Нервозов. – Проанализировав взгляды окружающих людей на Нервозова и сам взгляд на себя Нервозова, сделал для себя вывод Сикорский. – Это было бы слишком просто. И этого человека нужно искать среди тех, на кого бы никогда не подумал. – Остановившись взглядом на Бандугете, который в отличие от всех остальных вёл себя непринуждённо и совсем без тени какого-нибудь волнения, Сикорского вдруг осеняет догадкой. – Так вот это кто! – Сикорский даже вздрогнул, увидев в Бандугете не просто человека со вторым дном, а человека рекурсию, где за каждым дном имеет место ещё одно дно, и так до бесконечности. – Он и сам не догадывается о глубине собственного я. – Сикорскому даже становится не по себе от такой своей поверхностности существования по отношению к этому глубинному человеку Бандугетю.

– Оттого он так и прост. Его, не имеющая дна глубинность, на генетическом уровне структуризирует и формирует его жизнь, тогда как за ним самим остаётся всё то, что на поверхности. – Сделал вывод Сикорский.

Но всё это только домыслы и догадки дальше своего носа невидящих людей, которые по мнению господина Гноза, погрязнув в своей предвзятости и самонадеянности, видят лишь то, что сами хотят видеть. А вот он, хотя иногда и предвзят, но всё же когда этого требует объективность, в целях достижения справедливости, то может на время абстрагироваться от себя и посмотреть на окружающих самым что ни на есть не аффилированным взглядом, в простонародье ещё называемым бесцеремонным.