Палиндром

Между тем господин Самоед, к кому и относилось это обращение Маккейна, сразу и не понял, что от него хочет этот, с одной стороны обходительный тип, а с другой непонятной для него стороны, слишком непредсказуемый. – Он что этим хочет сказать? – принялся судорожно размышлять Самоед, не забывая внимательно следить за руками этого незнакомца, от которого после таких его предварительных заявлений, можно чего угодно ожидать. Нынешний мир тем и отличается от всех прежних времён, что в нём нет ничего определённого, и все прежние, казалось ещё вчера незыблемые правила и установки, сегодня могут быть пересмотрены и отныне значить совсем другое. В общем, единственное, в чём нельзя не сомневаться, так это в непредсказуемости поведения своего партнёра по диалогу. Так что в качестве наиболее вероятного сценария продолжения этого разговора, где незнакомец так обходительно притворился вежливым, Самоеду видится его агрессия.

К чему и приготовился Самоед, сжав покрепче в руке салфетку. Но этот господин с акцентом не спешит нападать и вроде как тоже ждёт чего-то от него. Что заставляется призадуматься Самоеда. И он, быстро перемотав в уме всё собой и этим господином сказанное, начинает понимать, что послужило этой его заминке. И господин Самоед улыбнувшись тому, что этот господин не настолько безумен, чтобы бодаться с численно превосходящим противником, – но присматривать за ним всё же стоит, – объясняет ему, что он хотел сказать, когда всуе упоминал о суеверии.

– На этом стуле в своё время своё место занимал месье Житница, который если вы слышали, не просто пал жертвой случайного стечения обстоятельств, а как мы все здесь считаем, – Самоед обвёл взглядом сидящих за столом господ и, убедившись, что вроде бы никто от своих прежних слов не отказывается, на этот раз кроме разве что господина Паранойотова, поворачивается к Маккейну и с мрачным посылом говорит. – Это был целенаправленный выбор кого-то там сверху (Самоед не стал детализировать имя того решалы, кто за этим судьбоносным указанием насчёт Житницы стоял, потому что их круг состоял всё больше из людей здравомыслящих и неподверженных всем этим верованиям в бесконечно неизвестное). – Самоед делает перевыдох и заканчивает своё предложение. – И кто знает, что послужило причиной этого выбора сверхъестественных сил, то, что месье Житница не по праву занимал это место или то, что у этих сил насчёт этого места были свои исключительные планы.

Маккейн же ничего не говорит в ответ, а внимательно смотрит на чуть задвинутый стул, на котором в своё время помещался месье Житница, затем переводит внимание на обращённые взгляды господ за столом, и со свойственной только ему решительностью, крепко так садится на этот стул. Ну а как только Маккейн так крепко, что дрожь от ножек стула передалась и им, занял это место, то все вокруг тут же догадались, что на самом деле послужило тому злополучному событию с головой месье Житницы – сверхъестественные силы это место приберегали для этого господина.

И даже господин Нервозов, имеющий на всё про всё свой полный недоверия и несогласия взгляд, и тот был вынужден согласиться, что этот незнамо что за господин, как влитой сидит на этом месте.

Между тем Маккейн, заняв своё место за столом, не спешил начинать заводить разговор, а он так сказать, демонстрировал себя со всех своих прекрасных сторон. Где кроме внешнего благополучия и суровой привлекательности, имеющие увидеть, могли увидеть его принципиальность и знания правил поведения за столом. Где он не будет ни в кого вилкой тыкать или перебивать не пережёванным мясом во рту, а подождёт, когда хозяева спохватятся и организуют для него для начала бокал вина.

И господин Самоед хоть человек по своей сути малоповоротливый и редко расторопный, тем не менее сумел по лицу Маккейна обнаружить, что тот хочет выпить. И он, недолго думая, проявляя к этому новому лицу за столом крайней степени уважение, забирает из под носа господина Бандугетя, крайне удивившегося всему перед его носом случившемуся, полный бокал и ставит его перед Маккейном. Который, конечно, всякого ожидал и ко многому был готов, но вот пить из одного бокала с этой неизвестного происхождения рожей, при виде которой ничего осмысленного в голову не приходит, и прямо-таки упираешься в бессмысленный тупик, то этого он предположить точно не мог.

Но и отказываться от этого предложения Маккейн никак не может. И он, что есть силы крепясь, сдерживая на своём лице выражение полнейшей невозмутимости, берёт в руки бокал, поднимает его перед собой и, обратившись к Самоеду, спрашивает. – Как имя того, кому я буду благодарен за этот бокал? – И тут господин Самоед, конечно, пожалел, что невольно выдвинул на первый план этого незаслуживающего благодарности Бандугетя. Правда только на мгновение. И как только ему в голову додумалось, что Маккейн имеет в виду его, то он называет себя.