Отец наших отцов

– Вы заблуждаетесь. У меня более обширные планы. Моя борьба преследует куда более честолюбивую цель: счастье через вкус. Я – изысканный гастроном. Свинина – это вкусно. Вы уже пробовали свиные ножки с чечевицей? Упоительная вкуснятина! А свиные щечки с соусом «равигот»? Немного уксуса, лука-шалот, каперсы, петрушка. Знаком ли вам экстаз от белой кровяной колбасы по-антильски с картошечкой под ромовым соусом?

– Знаю, это плазма свиной крови, – подсказал Исидор Каценберг.

– Или взять галантин из свиных голов с удалением сапа. Кое-что, конечно, остается, похоже на зеленое желе… Но мне нравится, вкусно!

Его развеселило их отвращение.

– А что сказать о простой чесночной колбаске с ржаным хлебом и туренским винцом? Или хотя бы о мортаделле с фисташками, кольцами помидора и бокалом пино блан? Не говоря о свинине с карамелью, как ее умеют готовить в китайских ресторанах? Я – увлеченный профессионал в своем деле и готов защищать его от клеветников.

– Вплоть до убийства? – спросила Лукреция.

– Ни одна страсть не обходится без жертв и без горечи потерь. Вообразите, что было бы, если бы все это дело выплыло наружу? Мало нам…

– Чего? – насторожилась Лукреция.

– Мало нам своих проблем? С некоторых пор свиньи словно с ума посходили. Знаете, что они вытворяют? Выпрыгивают из ячеек и кидаются на электроды высокого напряжения!

– Добровольно?

– Ага! Свиньи-самоубийцы! На вкусе мяса это не отражается, но многие работники недовольны.

Он подтолкнул их дулом револьвера и повел в разделочный цех.

– Это вы пытались устроить пожар в квартире Аджемьяна?

Люсьен убрал дулом револьвера рыжую прядь со лба Лукреции.

– То была первая наша встреча, мадемуазель Немрод…

– А кем были те трое в обезьяньих масках, похитившие меня и заставлявшие заговорить?

– Я и двое подручных из колбасного цеха. Думаете, легко было вас найти? Мне повезло, я узнал вас в той эльзасской таверне и выследил. Я уже видел, какая вы каратистка, опасался и явился за вами не один.

– Это не карате, а «интернат-квондо», – поправил Люсьена Исидор, не допускавший неверных эпитетов.

– Я велел им надеть маски. Так же поступают активисты Лиги борьбы с вивисекцией. Я убивал одним камнем двух зайцев. Надо было выяснить, что вы нашли, и заодно напугать вас, чтобы вы больше не совали в это дело нос.

– Вы бы меня убили?

– А как же! Жаль, что тогда с вами не разделался, но сейчас эта оплошность будет исправлена.

– Аджемьяна тоже вы убили? – спросил Исидор Каценберг.

– А вот это нет! Должен сознаться, что это не моих рук дело. Очень хотелось бы узнать, кто преследует те же цели, что и я…

Перед ними раскинулся цех забоя. Люсьен Элюан подергал за рычаги, взревели и загрохотали пилы и дробилки.

– Пришла ваша очередь разделить судьбу столь дорогих вам животных, – объяснил промышленник.

– Не могу постичь, как вы можете так рисковать во имя колбас и рулетов! – воскликнул Исидор.

Люсьен Элюан приказал им подняться по лестнице на командный мостик.

– У меня есть более существенный мотив – комфорт вида.

– Это вам важнее истины? – возмутилась Лукреция Немрод.

– Безусловно. На истину всем плевать. Как и на справедливость. Спокойствие людского стада – вот что важно.

– Не станете же вы утверждать, что тоже имеете новую теорию, продолжающую ту, которую уже нам изложили? – пробормотала Лукреция, переживая, что не может открыть свой блокнот.

– Стану. Мне не страшно поделиться ею с вами. Теперешний человек имеет право решать, каким было его прошлое, от кого он произошел. Он сам может указать на своих предков. И он подберет их не по критерию истины, а исходя из своего «душевного комфорта». У нас, доминантных самцов, часовых, гонящих стадо в нужную сторону, имеются обязательства по отношению к нему. Кто бы мы ни были – промышленники, ученые, журналисты (эти – в особенности), наш долг – не выявить Истину с большой буквы, а найти такую истину, которая успокоила бы стадо.

– А вы циник! – бросила Лукреция.

– Нет, реалист. Гарантирую, что меня никто не станет упрекать. Комфорт людского стада – это то, что иногда называют «государственными», иногда – «высшими» интересами. Речь, собственно, о том, чтобы не создавать неловкость у социальной группы гомо сапиенсов. Римляне говорили об этом: quieta non movere, что примерно означает «не буди лиха».

Он вел их по узкому проходу в сторону самых шумных агрегатов.

– Помню случай с моим маленьким кузеном. Ему было девять месяцев, он еще не ходил и не говорил. Я показал ему фокус с шариком, толкающим другой и так далее. Я повторил эту демонстрацию раз десять. Он уяснил, что когда толкаешь один шарик, то в движение приходит и другой. Потом я капнул в желоб для шариков клея, после чего после удара первого шарика по второму ничего не происходило – второй шарик оставался на месте. Впервые это увидев, малыш удивился, во второй раз расстроился, в третий разревелся, как будто ему сделали больно. После четвертого раза он прорыдал всю ночь. Ничто не могло его успокоить.

Журналисты изображали пристальное внимание, завоевывая его доверие.