Отец наших отцов

ПЕРВЫЙ СЫН изучает свои зубы. Красавцем он бы себя не назвал, но и уродцем тоже. Просто он особенный.

Впрочем, чего уж там… Урод! Он знает, что все считают его именно уродом, потому что он ни на кого не похож. Его брат был почти таким же, как он, но он убил брата. Брат был красивее его, умнее, мягче, изящнее.

Отец предпочитал брата. Наслаждался его младенческим лепетом. А он, ПЕРВЫЙ СЫН, урод не только внешне, он еще мерзок душой.

ПЕРВЫЙ СЫН смотрит на свое отражение в луже. Его посещает мысль: «Никто меня не любит».

Следующая мысль еще страшнее: «Я сам себя не люблю».

Он не просто некрасив, он безобразен. Он – живое оскорбление всей красоты и взаимодополняемости природы. Ни богу свечка, ни черту кочерга. Родная семья его отторгла. Он – ненужный довесок, досадное отягощение.

«Умереть».

Он хочет умереть, но знает, что слишком неуклюж, чтобы у него получилось. Да и храбрости не хватит.

– «Зачем я живу?» – посещает его четвертая по счету мысль.

«Зачем мне существовать, не лучше ли не быть?..»

Скатившаяся по щеке слеза падает в лужу и искажает отражение. Его охватывает леденящая тревога. Он один-одинешенек на всей планете. Опускается ночь, и он думает, не лучше ли было бы ему вовсе не рождаться.

Он плачет. Интуиция подсказывает, что он лишен будущего. От его слезы лужа не выходит из берегов, но поднятая слезой волна становится все шире.

10. Более сложная теория

За обезьяньей маской скрывалось искаженное крайним смятением лицо астронома Бенуа Сандерсона. Ученый выронил коробку с окаменелостью. Исидор Каценберг удостоверился, что пятипалая конечность цела и невредима.

– Это надо уничтожить! – безвольно выдавил Бенуа Сандерсон.

Он был готов раздробить ненавистный предмет вместе с футляром ударом кулака, но Исидор держал коробку на безопасном расстоянии. Лукреция на всякий случай вывернула астроному руку, и тот ударился головой о дверцу машины.

– Вы не представляете, в какие игры ввязались! – запричитал он. – Вы не отдаете себе отчета в своих действиях. Ставки чудовищно велики, угроза нависла над всеми нами, землянами. Даже моя жизнь в сравнении с этим не стоит ни гроша.

Он посмотрел на своих собеседников и вдруг хихикнул.

– А вообще-то у вас в руках фальшивка. Мне лучше знать, откуда быть пошло человечество.

– Опять ваши метеориты?

– Я еще не все вам рассказал.

– Ну, так рассказывайте! – прикрикнула рыжая фурия. – Что за новая теория?

Она выпустила его руку, и он немного приосанился.

– Собственно, новой ее не назовешь. Это скорее продолжение того, что я вам рассказывал раньше.

Исидор предложил убрать оба транспортных средства с проезжей части и переместиться в ближайшее кафе, где будет спокойнее беседовать, чем посреди мостовой.

Устроившись на скамейках из поцарапанной пластмассы в ближайшем бистро, они заказали крепкую выпивку для расширения кровеносных сосудов. Астроном наладил слуховой аппарат и поделился своей причудливой теорией.

– К жизни на Земле не приспособлен один лишь человек. Все остальные животные чувствуют себя здесь как рыба в воде. Им все кстати: и тепло, и свет, и коммуникация. Они в ладу с условиями своей жизни. Киты способны общаться на расстоянии многих километров, а что люди? Их предел – считаные метры, дальше уже возникают трудности. В природе животные превосходно зимуют, человек же околевает, когда температура опускается ниже десяти градусов. Мы называем животных «глупыми» потому, что они не развивают технологий. Так ведь они им и не нужны, они и так приспособлены к жизни на планете. Вот вам и проблема, и важнейший вопрос: почему человек – единственное животное, не приспособившееся к этой планете?

– Сами и ответьте.

Сандерсон выпил и заявил со своей странной улыбкой:

– Потому что мы не земляне.

И дальше астроном объяснил, что человеческий вид произошел не просто от примата, зараженного прилетевшей на метеорите бактерией. Человек, дескать, прямо в своем нынешнем обличье прилетел из космоса.

– Нет сомнения, что люди устроили кавардак на своей родной планете и уже не могли там оставаться. Многие наверняка погибли. Выжившие улетели и пожаловали сюда. Они забыли свою драматическую историю, как и свои опустошительные технологии. Они все начали с нуля. Доисторический человек был, должно быть, экологическим хиппи, добровольно отказавшимся от технологий своих предков.

– Близко к теории эволюции нашего друга из племени кикуйю, – высказалась Лукреция, вспомнив хозяина танзанийского бара.

Рядом с теорией Б («метеориты») она нашла в своем блокноте местечко для приписки «теория высадки инопланетных гуманоидов».

Исидор Каценберг опрокинул свой коньяк.

– Итак, мы здесь ради искупления, – резюмировал он. – Ваша теория близка к буддизму: люди перевоплощаются до тех пор, пока не находят правильный способ поведения. Наш вид кочует с планеты на планету, чтобы отыскать место, где мы сможем вести себя как «животные, достойные так называться».

Астроном кивнул.