Отец моего врага

— Зачем такое дорогое, говоришь?! — мужчина задумчиво примерял в своей ладони разные предметы со стола. Кажется, искал, чем можно меня приложить. — Порадовать тебя хотел, Никифорова. Вину свою загладить. Уже не хочу, веришь?

— За что загладить?! — мертво прошептала, потому как самое страшное полезло в голову. Мол, мы с ним переспали и это такое «извини».

И снова ректор уловил мысли без слов. Кажется, мои догадки ему не понравились. Зарычав сквозь стиснутые зубы, он таки запулил в меня ручкой, я вовремя прогнулась. Картина за спиной упала, разбилась в дребезги. Странно, но ректора даже не повело, хотя он помешан на порядке.

— УБИТЬ БЫ ТЕБЯ, ПЕРСИК, — закричал он, послабляя галстук. — Медленно и больно!

— Вас посадят! — на всякий случай напомнила, быстро выскочив за дверь. Уйти бы, но вопросы оставались. Так что, выглянув одной головой, тихонько продолжила: — Так, а зачем купили белье? Ничего же не понятно!

— Вообще ничего не помнишь, да? — покачал головой Прохор Германович, с раздражением расстегивая верхние пуговицы тесной белой рубашки. Плюхнулся обратно на кресло и устало затараторил: — Я тебя спать уложил в одежде… Ночью прихожу проверить, жива ли, а ты скинула ее всю на пол и звездой на кровати полностью голая. Жарко тебе, что ли, было? Не знаю... Но выглядело... Хм?.. Эффектно, вот!

— О, мамочки! — застонав в голос, ударилась пару раз головой об косяк, мечтая выкинуть эту картину из головы.

— Я на тебя с трудом свою футболку натянул, ты со всей силы сопротивлялась! — нарочито громко и четко добивал меня мужчина. — Вещи когда твои потом складывал, заметил порванное белье. Видимо, ты так яростно пыталась его содрать, что-то по шву разошлось.

Прохор Германович замолчал, а я будто ждала продолжения. Когда того не последовало, невнятно стыдливо поморщилась:

 — Это все, надеюсь?

— Ага, — согласно кинул ректор, подпирая лицо ладонью. Казалось, он искренне любуется моими пылающими щеками. Даже успокоился, кричать перестал: — Белье-то хоть как раз? Я же сам ездил выбирал.

— Сами? — почему-то приятное тепло по желудку разлилось от его слов, а на губах появилась глупая улыбка. Только вот ненадолго… Опустив взгляд, тяжело выдохнула: — Если честно, я его даже не померила. Думала, вы покупали его другой, а мне переподарили…

— НИКИФОРОВА! — рыкнул он, в дверь ударилась очередная ручка. — Бесишь меня до ужаса! ПОШЛА ВОН СОБИРАТЬСЯ! Не хочу я на нары из-за твоей туго мыслящей головы! — я уже дверь почти заперла, как он вдруг так закашлялся, что, думала, умирает человек. Быстро вернувшись обратно, налила в стакан воды, и, только когда ректор ее выпил, хрипло заговорил: — А ты в чем тогда сейчас, не понял?

— Так я это… — шмыгнув носом, развела руками. — Без белья.

— Без белья она, — голос Прохора Германовича стал чужим, глубоким и будоражащим. Синие глубины скользнули по груди, животу, тому, что между ног. Тряхнув головой, словно после наваждения, он простонал себе под нос: — Без белья и без совести ты, Персик.

Глава 10

Стало как-то даже обидно до глубины души!

— Чего это я без совести? Да я ведь даже… Я… — поджав губу, слишком сильно сдавила пальцами стакан с недопитой ректором водой. Кто знал, что крепкая и надежная с виду конструкция лопнет от моей не такой уж и сильной хватки?

Множество мелких осколков фонтаном рассыпались по темно-бордовому ковру, деревянному полу и рабочему столу, усыпанному документами. С затаенным дыханием я ждала реакции Прохора Германовича: его идеальный порядок был не просто нарушен, но еще и повреждено имущество.

— Никифорова! — зарычал он сквозь зубы. Между бровей мужчины залегла настолько глубокая морщина, что кожа покраснела. От волнения на висках выступили капельки пота, а волосы на висках словно встали дыбом. — Ты что творишь?!

Мужчина поспешно поднялся с места, я, не осознавая того попятилась назад, от страха качая головой:

— Да я просто…

— Черт тебя дери! — сквозь стиснутые зубы выдохнул тот, морщась. — Зачем ты продолжаешь это делать?

Прохор Германович приближался ко мне с такой скоростью, что не было возможности сбежать и укрыться. Я лишь до боли кусала щеки изнутри, а когда ректор оказался в опасной близости — позорно зажмурилась, шепча себе под нос:

— Простите-простите-простите! Я сейчас же все…

Мягкие теплые руки коснулись моих так нежно и осторожно, что я потеряла мысль. Мужчина бережно отряхнул каждый палец от стекла своей подушечкой, превращая меня в оголенный провод. Только в тот момент я поняла, что поранилась.

— Сильно больно? — от бархатных ноток в хриплом голосе у меня свело желудок, горло словно парализовало. — Оль, чего молчишь? Совсем плохо, да?

Я резко распахнула глаза, утопая в его широко распахнутых глубинах. Он пах так божественно прекрасно, чем-то безумно сексуальным и родным. Мне вдруг захотелось раствориться в моменте: чтобы он всегда касался меня ТАК, всегда ТАК смотрел…

— А?.. — с трудом удалось выжать из себя пару невнятных звуков. — Совсем плохо?..