Отец моего врага

— Так, — Прохор Германович отряхнулся, зачем-то перестал трогать меня за руки. Стон разочарования сдержать не удалось, — поехали-ка мы, наверное, в больницу.

Ушами я слышала его слова, но смысл до мозга не доходил. Он, словно самый сладкий мед, приторно щекотал кожу… Я вдруг впервые так пристально рассмотрела Прохора Германовича: не было ведь в нем ничего отталкивающего. Помимо привлекательной внешности и подтянутой фигуры он обладал невероятной харизмой, которую зачем-то ото всех прятал.

— Ты меня слышишь? — по слогам отчеканил тот, и я зачем-то улыбнулась. Черт знает, что он там нес… Мужчина покачал головой, цокнул языком. Потопал на месте, быстро и без интереса осматриваясь, словно беспорядок ему сейчас был совсем не важен. Затем снова вернул внимание ко мне, и… Подхватил на руки. — Давай-ка ускоримся, Персик. А то пока соизволишь двигать ногами — меня инсульт хватит.

Одна ладонь Прохора Германовича касалась почти голой ягодицы, когда вторая накрывала то место, где следовало быть лямке от лифа. Его прикосновения внезапно показались мне такими необходимыми, как воздух… И я позволила себе обвить шею, погружая коготки в волосы.

— Что ты делаешь? — мужчина замер вдруг у дивана, по коже его поползли мурашки, а самого передернуло.

— Н-ничего, — страх куда-то пропал, чувство опьянения захлестнуло с головой. Я тщательно облизала пересохшие губы, это привлекло пристальное внимание Прохора Германовича. Ректор вцепился в них взглядом, как коршун в добычу. — Просто…

— Просто?.. — хрипло, низко и невнятно переспросил меня он, все сильнее и сильнее сжимая ладонь.

— Просто… — жар окутал меня с ног до головы. Грудь вздымалась так сильно, что дышать стало совершенно нечем. — Мне не нужна медицинская помощь. Это все лишь пальцы, и они вполне себе функционируют, — сама удивляюсь такому сложноподчиненному предложению. Я покрутила свободной рукой перед физиономией ректора, медленно играя пальцами перед его лицом.

— Уверена? — синие глубины вдруг стали темными, совсем нечеловеческими. Бросив краткий взгляд на дверной косяк, Прохор Германович сделал шаг к нему и резко вжал меня в него, освобождая одну руку и перекидывая часть «ноши».

Он накрыл мою кисть своей, знакомо изучив каждый палец. Глаза закрылись сами по себе, воздух вокруг наэлектризовался.

— Крови нет, — с трудом расслышала я, а затем произошло нечто совершенно невероятное, безумное и, быть может даже, неправильное. Его губы накрыли большой палец… Затем еще один, еще и еще... Все больше погружая меня в нирвану, вызывая томление между ног. И когда напряжение уже было слишком невыносимым, я вдруг услышала его тихий шепот: — Ты безумно красивая, Оля.

С губ сорвался рваный стон.

— Правда? — украдкой распахнув глаза, я буквально споткнулась о тот пожар, что горел внутри мужчины. Адский и испепеляющий!

— Правда, — Прохор Германович кратко кивнул, продолжая гладить мою руку. Он словно боролся с собой: морщился, одергивал себя в сторону, но снова возвращал внимание мне, а затем на что-то решился. Слишком серьезно отчеканил: — Запомни, что я тебе скажу сейчас, больше повторять не стану.

— Ммм? — вырвалось с трудом, язык будто растаял вместе с мозгом.

— Я очень виноват перед тобой. Принял не за ту, кем ты являешься, и заглажу свою вину так сильно, как смогу. — Прохор Германович протараторил речь так быстро, как будто она сидела в нем давно. Оставив краткий поцелуй на ладони, он ненадолго прикрыл глаза и перестал дышать, затем снова заговорил: — Я больше никогда в жизни пальцем к тебе не прикоснусь.

— Эмм... Что?! — от удивления слезы на глазах выступили. Полное ощущение, словно кто-то по голове кувалдой ударил, — не проходило.

— То, что произошло сегодня в этой комнате, — ректор нервно обвел пространство указательным пальцем, — навсегда здесь останется. Запомни, девочка.

— Что именно произошло тут и тут останется? — растерялась я, начиная нервничать. — Не понимаю. Если вы про стакан, то я готова купить...

Он выдохнул, кратко откашлялся и рыкнул:

— Это.

А затем накрыл мои губы своими, так жадно, что меня словно вихрем унесло в пучину чего-то темного и таинственного. Никто не окутывал меня таким желанием, никто и никогда не дарил столько эмоций! Это было не просто соприкосновение губ, а нечто намного больше!

Когда Прохор Германович отстранился, ударяясь лбом об мой лоб, мне хотелось кричать от переизбытка чувства. Они накрывали меня удушающими волнами. Я хотела больше: здесь, сейчас, всегда!

— И, — задыхаясь, продолжил тот более серьезно. Словно мы были на совещании и секунду назад он едва ли не убил меня одним лишь касанием губ? — запомни еще кое-что. — Прохор Германович прочистил горло, выдержав странную паузу, прежде чем добить меня окончательно: — Я не буду твоим первым мужчиной, Никифорова. И секса у нас с тобой никогда не будет.

— Но?.. — вдруг вырвалось, хотя я искренне не понимала: что говорить дальше? Умолять его передумать? Зачем?! Ректор говорил разумные правильные вещи, почему тогда сердце разрывалось от боли?