Отец моего врага

— Нет, он… Ошибся кабинетом, уже уходит.

Ректор странно цокнул языком, желваки его нервно играли. Засунув одну руку в карман, он размашисто проследовал к нам, выбивая из груди кислород.

— Интересно, — выдернув лист из моих рук, Прохор Германович пробежался по тексту требовательно. — Это ведь мне, не правда ли?

— П-правда, — огромный мощный качок вдруг потерял дар речи и хмуро сделал шаг назад, увеличивая расстояние от ректора.

— Так вот, — мужчина повернулся к нему, намеренно глядя в упор и не моргая. — Просьбу я вашу не одобряю. Учеба — есть учеба. Если у вас другие интересы — добро пожаловать на выход. Вдобавок, лично прослежу за успеваемостью и присутствием на экзаменах.

— Но… — парень теперь уже растерялся, а я нахмурилась. Что за ерунда? Все вокруг сдавали экзамены раньше, если требовалось по уважительной причине… А Козлову, значит, нельзя?!

— Если есть претензии к моему решению, добро пожаловать на горячую линию Министерства образования. — Прохор Германович оскалился так, что жить перехотелось, а спорить уж тем более. — Объясните им, что вместо экзамена по немецкому пойдете пинать мяч.

— Но в баскетболе не надо… — начал был Козлов, но вовремя проснулся, исправляясь: — Понял вас! До свидания…

Пока он неторопливо вышагивал к выходу, Прохор Германович упражнялся на мне в каких-то совершенно извращенных зрительных пытках.

— Оль, — зачем-то окликнул меня Костя, многозначительно подмигивая. — Ну, ты запомнила, что я тебе сказал, да? Увидимся, жди.

Козлов вышел, а я умерла изнутри, прикрывая глаза.

— Ну, — потребовал мужчина, хмурясь с каждым мгновением все больше, — и?

— Ч-что? — не поняла я, мечтая провалиться сквозь землю. Все в ректоре буквально кричало о моей виновности, только… Я искренне не понимала — в чем именно.

— Не понимаешь, да? — мужчина сделал шаг в сторону кабинета, потом снова вернулся ко мне, будто пытаясь что-то сказать. Не сделав этого, он цепко осмотрел мое лицо, словно ища какие-то улики. Голос буквально сквозил ядом: — У тебя зрачки расширены, Никифорова!

Звучало это как самое настоящее обвинение в чем-то совершенно ужасном и непростительном. Судорожно пытаясь вспомнить, я нервно сглотнула и зачем-то шагнула назад… От греха подальше. А там трюмо!

— Они расширяются, — Прохор Германович побелел весь, все время трепая руками то волосы, то галстук с рубашкой, — когда смотришь на человека, который тебе нравится! ЧТО ЗА ЧЕРТ?!

Щеки мои покрылись румянцем, голова закружилась. Ведь все вправду так и было: напротив стоял Прохор Германович, а сердце знакомо билось быстрее. С каждым днем притяжение становилось все сильнее, а нить, притягивающая к нему, — все туже.

— Я… — опустив взгляд, шмыгнула носом от смущения и стыда. — Просто… То есть…

— Никифорова, — процедил он, как будто собирается меня четвертовать. Затем пересек разделяющее нас расстояние, буквально вдавливая своей грудью в конструкцию позади. Горячее дыхание раздувало волосы на голове, когда ректор подцепил пальцем мой подбородок, буквально силой заставляя посмотреть в его пылающие синие глаза. — я так понимаю, у вас с Козловым сейчас все только зарождается?

— Козловым? — удивилась я, не в силах выдержать пугающие искры напряжения вокруг, — Только зарождается?! — и тут до меня дошло, от чего из груди вырвался несдержанный смешок. А ректор сузил глаза, ожидая четкого внятного ответа. — Нет, у нас ничего не зарождается сейчас...

По факту, Прохор Германович не имел никакого права требовать подобного ответа, но выдержать его злость не смог бы ни один человек в мире!

— То есть, — он затопал ногой по полу, свободной рукой сжав ручку стеклянной двери. Хрустнула сперва ручка, а затем и сама дверца, — у вас уже был… Как это сейчас называют… конект?

— Эмм… Что? «Конект»? — захлопав глазами, я вгляделась в ректора: не пил ли он? Взвинченный, нервный, едва удерживающий себя на месте.

— Именно, — поторопил меня тот, когда я слишком долго вглядывалась в лицо ректора. А затем буквально прорычал: — ОТВЕЧАЙ, ПЕРСИК!

Слишком давно Прохор Германович не называл меня так, почти отвыкла… А теперь в груди что-то шевельнулось, по телу разлилась приятная дрожь. Пытаясь прийти в себя, я невнятно кивнула. Решив, мои мужчина спрашивает: общаемся мы или нет?

— КАКОГО ХУ… — взорвался ректор так, что у меня почти лопнули перепонки. — Художника!!

Уши точно заложило. Буквально отодрав с себя галстук, он отшвырнул его в сторону, срывая пару верхних пуговиц рубахи.

— Прохор Германович, — прошептала, зажмуриваясь и обнимая себя руками. Искренне не понимая, что происходит, я просто хотела, чтобы это быстрее закончилось, — прошу вас…

— ПРОСИШЬ МЕНЯ?! ТЫ? — со звериным хрипом мужчина впечатал кулак куда-то в стену за спиной и, только когда послышался странный хруст в конечности, вдруг успокоился. Отдышался и перешел на быстрый, но уверенный рык: — За каждого посетителя приемной, не оговоренного мною заранее, будешь оштрафована на тысячу. Поняла меня?!

— Но как же… — растерялась было я, слезы срывались из глаз, но я все равно заметила капли крови, стекающие по руке ректора.