Отец и сын

Но Кикина, Кикина, наиближайшего советчика не было под рукой… Он находился где-то в Европе, а где – Бог его знает. Конечно, хорошо бы по дороге с Александром Васильевичем где-нибудь стакнуться. Но как и где – было совершенно не ясно. Оставалось ждать и надеяться. Да и денег у Алексея Петровича маловато: и об этом тоже голова болит. Остро требовалось пополнить кошелек. Но как?

На счастье – в Риге в то время обретался в качестве российского обер-прокурора некий Исаев, которого Алексей Петрович немного знал. У него и попросил еще денег. Даже не попросил, а, считай, потребовал. Исаев нравом не был похож на Меншикова и потому денег – пять тысяч золотом и две – серебряной мелочью – дал не раздумывая долго. С такими деньгами можно было чувствовать себя в дороге спокойно. Царевич и старался выглядеть спокойным. Ничего тревожного. Сын-наследник едет к монарху-отцу по вызову. Вот и все.

Только Кикин у Алексея из головы не выходил. Где он? Что он? Удалось ли ему что-нибудь сделать или нет?

Часть шестая

рассказывающая о бегстве царевича Алексея Петровича от отца, о тайной его жизни в Австрии и Италии, о планах его и надеждах, а так же о поисках беглеца

1

Отъехав уже порядочно от Риги, царевич вдруг велел остановиться и принялся истово молиться. Он вымаливал у Бога встречу с Кикиным по дороге. И молился, наверное, до того жарко, что Господь его молитвы услыхал. Вышла ему встреча с Кикиным по дороге! Вышла!

Впрочем, раньше была еще одна встреча по дороге – вовсе неожиданная для Алексея.

Подъезжали к Либаве. И у самого города увидели поезд, причем лошади – в русской упряжи. Когда Алексей Петрович узнал, что за люди едут, обрадовался чрезвычайно: это домой из Карлсбадских вод возвращалась сводная сестра батюшкина, и ему, Алексею, следственно, тетушка – царевна Мария Алексеевна.

Алексей не просто обрадовался. Зная, что царевна Марья брата Петра очень не любит, царевич обрадовался вдвойне, полагая тетку за родственную душу и союзницу. И не ошибся. Встреча была действительно самой разлюбезной. Алексей пересел в тетушкину карету, и там, запершись, они всласть наговорились. Хотя и текла их беседа неровно: с остановками и неожиданными поворотами.

На самый первый вопрос царевны Марьи – куда это Алешенька едет, наш герой сначала ответил то, что все знали, и что следовало сказать, а именно: что едет он к батюшке в город Копенгаген по его, батюшки, приказу. Но немного помолчав, Алексей вдруг расплакался и в слезах сказал тете, что более всего хотел бы куда-нибудь скрыться от отца, но не знает, куда. Тетушка племянничка утешила, уняла ему слезы, но сказала слова, от которых у Алексея защемило душу:

– Куды тебе от отца уйтить… Он, поди-ко, тебя везде найдет. Это Бог за грехи твои кару посылает – от отца бегать…

– В чем же грех то мой? – дрожа спросил царевич.

– А в том грех, что ты матерь родную свою забыл. А ведь она-то, там, в Суздале, не на свадьбе гуляет, а взаперти сидит, подлинное горе мыкает! Она, матерь твоя взаперти сидя все чуда ждет, тщится – то одного, то другого. Надеется, что сбудется ей видение некое сонное: будто Петр в день памяти Преподобного Сергия будет в Троице и там же она будет. И, стало быть, они там встретятся. И болесть Петра – тут же пройдет и они соединяться.

– Что за чепуха! – забеспокоился Алексей. – Какое еще видение? Это она точно не в себе была. – И продолжил:

– Не забыл я матушку, ей Богу, не забыл? – сказал Алексей распаляясь. – Я ей – перед тем как отъехать – с верным человеком пятьсот рублев передал!

– Это кто у нас отъезжает? – ехидно спросила тетка. – Ты, что ли? Нет, сударик! Это не отъезд! В давние-то годы отъезд был! Князь Андрей Михайлович Курбский, когда от царя Ивана Васильевича отъехал, то его в Литве с великою честью приняли, вотчинами пожаловали. А ты не отъезжаешь. Ты – бежишь. И что ждет тебя на чужбине, вовсе не ведаешь. Ведь так? Чего молчишь? Сказать нечего? Знаю. Ну, ладно. Это я – так. Не по злобе. Не серчай. А все же, кабы ты матушке черканул, – то-то ее обрадовал! Отпиши… А я – тайным порядком письмецо твое в Суздаль и переправлю. А?

Алексей подумал самую малость. А потом сказал – тихо, но достаточно, впрочем, твердо:

– Нет. Этого я не могу. Этого нельзя. Вдруг письмо перехватят? Тогда – точно несдобровать мне. И тебе тоже.

– Ну, как знаешь. А я бы написала, не побоялась.

– Вот и напиши…

– Привет горячий от сына-беглеца передать, да?

– Нет-нет! Говорю тебе – опасно это!..

– Какой ты трус, Алешенька! Ты что же, даже в сей час отца боишься? Так его рядом нету. Рядом – я. А я – брату своему – не потатчица, доносить на тебя не стану…

– Я тебе верю, верю. Это я так только.

Разговор стал поспокойнее.

2

– Ну и ? Куды лыжи-то навострил? В Рим? Или в Вену? Или, может, еще подалее куда?

– Еще не решил.

– Как так? А когда решать будешь? По дороге? Так дело не делается…

– Человек один меня должен найти. Он и обещал доподлинно разнюхать там – куда ехать лучшее.

– Ну, и как, разнюхал?

– Не ведаю…

– А что за человек?

–Не могу сказывать.

– Что, тайное дело?

– Тайное…