Отец и сын

Алексей мог бы, конечно, призвать Данилыча к себе. Титул позвалял. Тем более, что в тайне, да и не вовсе в тайне, как мы уже знаем, он этого выскочку, прямо можно сказать – ненавидел. Но дело касалось денег. И немалых. Их у царевича не было. А вот у Александра Даниловича деньги были всегда. Поэтому ненависть ко Светлейшему для сего дела – просьбы о деньгах – могла и подождать.

Алексей Петрович заявился к предполагавшемуся кредитору поздним утром, зная, что когда «мин херц» был далеко, Данилыч не прочь был и в постели понежиться.

На лица Алексея сияла превосходная улыбка, глядя на которую, Меншиков тоже заулыбался

– «Весел гость с утра – плакать не пора» – громко смеясь сказал Александр Данилыч и обнял наследника престола.

– Еду! – Так же громко и весело возгласил Алексей, тем не менее, с усилием освобождаясь от меншиковских объятий.

– Куда? – еще громче и еще веселее спросил Александр Данилович, показывая голосом и надлежащее удивление.

– Еду! Еду – к батюшке в Копенгаген! Зовет. Приказывает, чтобы долго не мешкал, чтоб успел к действиям.

– А как же монастырь?

– К чертовой бабушке монастырь. Еду! Еду – и все!

– Стало быть, определяешь себя – ныне и присно – как честный отцу приемник и дел его великих продолжатель?

– Так и есть!

– Ну и что я тебе скажу? Многожды рад! Какой нынче день? Двадцатое сентября? Запомню его до конца своих дней! – хотя втуне новости, которую сообщил царевич, совсем не обрадовался.

Алексей Петрович перешел к делу:

– Мне деньги нужны, – сказал Алексей серьезно. – У меня – не гроша. А путь, сам знаешь, не вельми близкой.

– Разумею, разумею… До Дании путь и в самом деле не мал. А сколь тебе надобно?

– Десяти тысяч золотом, я чаю, хватит.

Александр Данилович в ответ даже присвистнул:

– Ого! Не много ли?

– Никак не много. Путь-то неблизкий… Да и не один еду.

– А кого берешь? Фроську вяземскую берешь ли?

– Беру… – вздохнул Алексей.

– Бери, бери! А еще кого?

– Так, мелочь… Она брата просит взять, и еще двоих.

– Фроська?

– Ну…

– А как едешь?

– На почтовых. Чтобы рты нигде не разевали – на нас-то глядючи… Конвой ведь мне, я чаю не дадут, так?

– Ты же не просишь…

– Не прошу…

– Что так?

– А подешевле хочу доехать. Чтоб батюшка расточителем казенных сумм не посчитал.

– Истинно так, Алешенька!

– Ну дак что? Десять тысяч взаймы, а?

«Не отдаст» – решил себе Меньшиков. И ответил:

– Пять. Пять. Десяти у меня нет сейчас. И разом отродясь не бывало.

«Врет, – подумал царевич. – Врет, подлая душа…» – И в слух: Ну, хоть и пять. А остальные в дороге перехвачу. – И вздохнул.

– Ин, будь по твоему. Пять так пять.

– Сейчас, что ли?

– Можно и завтра.

– Завтра не могу. Послезавтра. – Меншиков никогда не торопился расставаться с деньгами, всегда потягивал – и когда давал, и когда возвращял взятое. Такая уж была у него натура.

– Когда отъезжаешь?

– Отец мешкать не велит. Полагаю – двадцать пятого или двадцать шестого.

– Не забывай ничего. А деньги – послезавтра. Провожать тебя буду непременно.

28

На сборы ушло чуть более недели. К поездке Алексей отрядил кроме Ефросиньюшки, брата ее родного, Ивана Федорова и еще троих слуг.

Самый отъезд произошел двадцать шестого сентября. Меншиков, как и обещал , провожать явился и только здесь выдал обещанные пять тысяч золотом. Тянул до последней возможности: все ждал, что отец вышлет сыну денег на дорогу. Не дождался.

Отъезд Алексея был совершенно открытый: провожать его явились почти все сенаторы. Проводы вышли веселые.

Двинулись.

Лошадьми правил почтовый возница. На козлах рядом с ним сидел Иван Федоров. Экипаж был четверней. Посему двое слуг сидели верхами на пристяжных, а третий стоял на запятках. На случай его усталости имелось откидное сиденьеце, предназначенное в обычном почтовом рейсе для стражника.

Алексей же Петрович с Ефросиньюшкой ехали запершись внутри кареты и плотные шторки на окошках ее были тщательно задернуты.

Сначала – добраться до Риги…

Ясное дело, что действительные цели поездки нужно было хранить втайне. Но Алексей, похоже, совершенно не умел держать язык за зубами. Еще во время сборов, он, сжигаемый нетерпением, рассказал двум своим слугам – Ивану Большому и Федору Дубровскому – причем, Ивану – поболее, а Федору – поменее, что едет, хотя и по отцовскому повелению, но совсем не к отцу, а к неким благодетелям, которые его в чужих краях до нужной поры поберегут, а когда та пора настанет, он, царевич, и объявится и Россию под себя возьмет и сядет на Москве царем.

Федор Дубровский получил от царевича еще и особое поручение: тайным образом наведаться в Суздаль в Покровскую обитель к матушке царевичевой Евдокии за тем, чтобы передать ей от сына пятьсот рублей и сообщить, что Алексей «отъехал». Но Федор поручение не исполнил. Убоялся. Мать о сыне известили другие люди – и чуть позже.

29

Принявши решение «отъехать» и даже пустившись в этот самый «отъезд», Алексей Петрович единственного, бесспорного маршрута движения и плана действий не имел. Основной был расчет на Вену. Хотя, имелся и запасный – Рим.