Читаем Отец и сын полностью

– Ну, раз тайное – не называй. Я и так его знаю. Сказать?

– Ну, скажи…

– Кикин, да?

Этого царевич никак не ожидал. От неожиданности он даже несколько растерялся. Откуда ей это известно?

–Что, испугался? Не ожидал?

– Не ожидал…

– Выше нос, племяш! Кикин уже ждет тебя в Либаве. Он остановился в гостинице против ратуши.

– Он что, открылся тебе, да?

– Открылся. Ну дак и что с того? Я доносить ведь на тебя не стану. А братец мой, коли до розыска дело дойдет, навряд ли меня, царевну, сестру свою, на виску пошлет. Так? Ну, вот что – давай прощаться. А то – твои забеспокоятся.

– Не забеспокоятся. Приучены.

– Ну, все равно. – Она поцеловала Алексея и улыбнулась. Сказала:

– Езжай. Счастливо. Будем ждать тебя триумфатором. И Бога будем молить – денно и нощно – чтобы милость тебе свою подал. Но и ты не плошай. Коли отец тебя-таки найдет и станет уговаривать, чтоб, значит, ты воротился, помни: того делать никак нельзя. Даже если золотые горы сулить станет. Понял?

– Уразумел, уразумел, тетушка, спасибо тебе! Ждите меня как в Риме древние говаривали: «Aut cum scuto, aut in scuto».

– Как? – спросила Мария Алексеевна. – Царевич перевел. Тетушка ситуацию поняла сразу и засмеялась:

– Кому ты нужен будешь на щите… – И отворила дверцу кареты.

Алексей вышел. Карета тронулась. Тетушкина ручка с маленьким платочком некоторое время еще была видна в вечерней мгле. Но и она скоро исчезла.

3

В Либаву въехали темным уже вечером.

Ступивши на порог трактира на Ратушной площади, Алексей Петрович нарочито громко сказал, что он есть царский наследник и хочет здесь ночевать. Он и его люди. Вокруг сразу слуги забегали, засуетились, что и было надобно. Если Кикин здесь – и уже улегся спать, то, несомненно, будет шумом растревожен – и пошлет спросить – отчего шум. А узнавши, кто приехал, он далее уже сам будет искать верного случая увидеться.

Несмотря на то что Алексей Петрович от нетерпения буквально, что называется, места себе не находил, он не кинулся со всех ног Кикина искать, а решился подождать до утра. И верно сделал. Потому что когда после завтрака, вполне одетый по-дорожному, Алексей вышел уже садиться чтобы ехать, он увидел в небольшой толпушке обывателей, вышедших поглазеть на русского наследника и пожелать ему счастливой дороги – Кикина, который всем видом своим показывал безмерную радость.

Алексей и его люди расселись по своим местам. И когда, казалось, ничего уже не оставалось, кроме царевичева повеления: «Пошел!», Алексей вдруг велел Евдокии деловито:

– Выходи! Вот тебе деньги. Найми на час какую-нибудь таратайку, сажай в нее наших всех и езжайте не торопясь. Поняла? Теперь еще. Кикина в толпе видишь? Скажешь ему, чтобы сейчас бежал в порт и ждал меня там и подсел бы ко мне. Поговорить надобно.

4

В порту царевичу долго Кикина ждать не пришлось. Едва остановил Алексей Петрович карету, Александр Васильевич был уже тут, как тут, правда, запыхавшись, ибо бежал шибко.

Лицо Кикина светилось радостью. И лицо Алексея выглядело похоже. Оба были рады друг другу. Алексей пожал руку Кикина; Кикин же руку царевича поцеловал. Так было тогда принято. Так тогда витались господа и их слуги; и не простые, а доверенные.

Несколько успокоившись, царевич спросил – сначала, как бы и вовсе о постороннем:

– Как ты здесь оказался?

Ответ был такой:

– Царь-батюшка повелел Марью Алексеевну до Любавы проводить. А в Либаве – купцов поискать – железа корабельного купить договориться. Он ведь знает – когда я в почете был и служил по адмиралтейству – связи кое-какие заимел.

– Ну и как? Добыл железа?

– Еще добуду. У меня другое дело есть, поважнее царского. – Засмеялся весело Кикин.

Тогда только и начался меж ними главный разговор.

– Ну, ты разыскал чего?

– Все сделал, Твое Высочество. Так сделал, что лучше не бывает. Истинный крест!

– Рассказывай, пожалуйста, не томи душу!…

– Самому мне в Хофбург лезть никак было нельзя. Не тот размер. Мал больно. Человек один помог…

– Кто? На или цесарец какой?

– В том то и дело что наш!

– Да? А кто же? За кого будем вечно Бога молить?

– За Абрама Павловича Веселовского, вот за кого!

– Ох, да ведь он, пес отцовский, испытанный! Коли батюшка прикажет – он нас на куски порвет!

– Авось не порвет! Абрам не так прост. Без него я бы николи дела не сладил. Он на Шенборна вышел и прознал все доподлинно. Вот как!

– Да ну!?

– Вот и да ну! Император Карлус согласился тебя принять и укрыть так, что не один пес не найдет. У Кесаря земли много. И сделает он сие за ради детей твоих – Натальи да Петра, поелику они – родня ему. И еще. Они в немалой надежде ноне пребывают, что с тобою – мирное докончание сотворят и против султана наикрепчайший союз. Одного они токмо бояться: как бы батюшка, тебя ради, воевать не стал. Не знают, говорят, что делать станут, коли случится сие.

– Ладно, ладно. А людей- то моих – тоже возьмут?

– Тоже возьмут.

– Славно. А сколь денег обещают давать?

– Сказали что дадут не менее тысячи золотом.

– На месяц?

– На месяц.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза