Отец и сын

У него почти не было сил идти; он не шел, в сущности, а, что называется, волочил ноги; но что удивительно: среди тех, кто был рядом не нашлось по дороге в собор, ни одного, кто бы помог Алексею идти, взял бы его под руку. Почему? Потому что для одних он был уже чужой, а для тех, кому он был еще симпатичен – тоже не резон было ему на людях помогать, ибо опасались доноса, что вот, мол, тот-то по дороге помог царевичу, под руку взял, идти помог. Кто знает, чем эта помощь обернется?

Так и довлачился Алексей Петрович до трапезной, взошел к налою, кем-то подталкиваемый и остановился, озираясь вокруг мало что видящим по причине слез, взором.

Что-то говорил отец; после отца что-то – самому Алексею говорил кто-то духовный, а что говорил – царевич плохо понял.

Положили ему перед лицом бумагу; здесь Алексей Петрович напрягся и, хотя и медленнее обычного прочел ее – сначала «про себя», а затем вслух, тихо, но членораздельно. Вздохнул, подписал. Еще вздохнул. И крест серебряный поцеловал – скрепил подпись свою крестоцелованием. В бумаге той было написано следующее:

Клятвенное обещание

Я, нижепоименованный, обещаю пред святым Евангелием, что понеже я за преступление мое пред родителем моим и государем его величеством, изображенное в его грамоте и в повинной моей, лишен наследства Российского престола, того ради признаваю то, что за вину мою и недостоинство, …обещаюсь и клянусь всемогущим, в Троице славимым Богом и Судом его той воле родительской во всем повиноватися и того наследства никогда, ни в какое время не искать и не желать и не принимать ни под каким предлогом. И признаваю за истинного наследника брата моего Петра Петровича. И на том целую святый крест и подписуюсь собственной моей рукою. Алексей.

В Москве февраля в 3 день 1718 года.

Все. Процедура закончилась.

7

После этого, в событиях, по крайней мере для сына, возникла некая пауза, не более четверти часа, в продолжение которой царь на людях отсутствовал. Но для нашего повествования эта пауза имела наиважнейшее значение. Потому что именно в эту паузу, «засев» в свою царскую будочку, где положено было во время богослужений находиться монарху, он написал исключительно спешно бумагу, которую запечатал своею маленькою печатью и велел слуге своему Богдану Баклановскому наискорейше доставить ее в Петербург Меншикову.

Но пока Петр, сердясь неизвестно на что, писал, разрывая пером бумагу и брызгая чернилами, Баклановский, почтительно стоял несколько сзади, и хотя было далеко, успел-таки прочесть то, что написал Благодетель. А Петр написал следующее: «Майн фринт! При приезде сын мой объявил, что ведали и советовали ему в том побеге Александр Кикин и человек его (Алексея – ЮВ) Иван Афанасьев, чего ради возьми их тотчас за крепкий караул и вели оковать».

8

С этого момента действие как бы раздваивается – на линию собственного поведения Алексея и линию розыска. Потому что с момента этой царской записки Данилычу – розыск фактически начался.

А кремлевская процедура закончилась… веселым обедом и обильной выпивкой. Пировали царь и сенаторы. И Алексей тоже был среди них, и ел, и пил вместе со всеми. Отец, казалось, демонстрировал сыну, что неприятности чадовы совсем-совсем миновали. И Алексей в это, кажется, поверил.

Но облегченным ощущениям суждено было как-то крепиться в голове Алексея только до следующего утра. Потому что на следующее утро, четвертого февраля, царевичу задали вопросные пункты.

9

Царский особо доверенный гонец, скорее всего один из двух – либо Сафонов либо Танеев (они чаще других возили письма царя), получив от Петра пакет и инструкцию скакать к Меншикову в Петербург как можно быстрее, – помчался исполнять приказание. Но Баклановский, который, как мы знаем, прочел написанное царем, стоя за его спиной, решился на действие, на первый взгляд малопонятное: нарядил и своего тайного гонца и отправил его к Кикину, бывшему в Петербурге, наказав упредить того на словах, что царевич его, Кикина, выдал – дабы Александр Васильевич принял меры к собственному спасению.

Денщик сильно рисковал, но все же решился это сделать. Почему? Причины две. Во-первых, Баклановский и Кикин в свое время вместе служили Петру денщиками и были приятели. Одного этого достаточно, чтобы рискнуть, выручить приятеля. Но – больше того – жена А.В. Кикина, та самая бабушка, как ласково звал ее когда-то Петр, приходилась Баклановскому родною сестрою. И звали ее Надеждою Григорьевною. Вот как!

По мнения Казимира Валишевского Баклановский это сделал шестого февраля. На наш взгляд – все-таки раньше. Потому что случилось почти чудо. Хотя курьер Петра промчал расстояние между Москвой и Петербургом за три дня, курьер Баклановского все же упредил его, примчавшись двумя часами ранее. Но что можно было сделать за два часа? Только то что и сделал Александр Васильевич: побежал на соседний двор к брату своему Ивану Васильевичу – посоветоваться, как быть. И ничего более того.