Отец и сын

Дело в том, что чем дольше он находился у австрийцев, тем яснее понимал что цесарь Карл все больше теряет к нему интерес, что воевать против Петра за династические претензии Алексея император Священной Римской империи не станет; что «августейший пленник» становился все более обузой для австрийцев. Тем более, что отец в ближайшее время умирать вроде бы не собирался, а долгое время укрывать царевича, а, значит, на долгое время фундаментально портить отношения с Россией и с царем, австрийцы не захотят, и не захотели бы никогда.

Все шло по наихудшему из возможных, и прежде всего – для Алексея, вариантов. Но виновник такого варианта все же был. Читатель волен считать виновным кого хочет, а автор полагает таковым именно Алексея Петровича – по его слабости воли и трусости.

Потому-то с того момента, когда начался розыск, все как бы замерли в ожидании. Ни от кого уже, кроме Алексея ничего не зависело. А от него – все. И вопрос был, повторяем, только в том кого и когда он назовет в числе тех, которые «ведали и разным способом радели ему, царевичу».

12

Итак, сначала о «вопросных пунктах», которые вручены были царевичу четвертого февраля утром. Пункты были составлены отцом. И всего их было семь.

Прежде всего, отец интересовался сообщниками, – т.е. теми, кто руководил поступками его, кто советовал отречься и бежать за границу. Но что в тексте пунктов бросается в глаза прежде всего, так это то, что отец, составляя вопросы изрядно волновался и торопился. Иначе, в тексте не было бы повторов.

Судите сами.

В «пунктах» отец напоминал сыну, что тот «при прощании на словах все просился в монастырь, а ныне в самом деле явилось, что все это обман был; с кем о том думал и кто ведал, что ты обманом делал?» И тут же: «о побеге своем давно ль зачал думать и с кем? Понеже так скоро собрался, может быть что давно думано, чтоб ясно о том объявить, с кем словесно чрез письмо или чрез словесную пересылку и чрез кого, и с дороги обманное письмо с кем оное писал и для чего; так же и с дороги не писал ли кому?»

Один из пунктов был задан о заграничном этапе бегства, о контактах с австрийцами.

Пункты хотя и были составлены Петром, но представлены Алексею в приготовленном писарем виде – с пробелами для ответов. Но была так же, и приписка, сделанная собственноручно царем: «Ежели что утаил, а потом явно будет, то на меня не пеняй, понеже вчерась перед всем народом объявлено, что за сие пардон не в пардон». То есть: на ту информацию, которая откроется в ходе розыска помилование не распространяется. Фраза зловещая, что и говорить. И Петр, вероятно, почувствовав, что хватил через край, ниже дописывает помягче, призывая сына рассказать все честно «что к сему делу касается,.. хотя что здесь (т.е. в пунктах – ЮВ) и не написано, объяви и очисти себя, как на сущей исповеди».

Что же сын отвечал?

Что советовали ему бежать двое – Александр Васильевич Кикин и князь Василий Владимирович Долгорукий. А «ведали» о побеге еще двое слуг – Иван Афанасьев и Федор Дубровский.

13

Страшная мельница розыска завертелась. «Поскакали курьеры сломя голову во все стороны отыскивать, хватать названных в Петербурге, в Суздале, в деревнях, в монастырях под землею, на дне моря…» – так описывает картину розыска М.П. Погодин.

Список людей, причастных к делу рос, но рос небыстро или, вернее, не так быстро, как на это, возможно, рассчитывал Петр. Почему?

Во-первых, всех причастных Алексей и не знал. А во-вторых – потому, что и сам Алексей Петрович, и Василий Владимирович, и Александр Васильевич с самого начала были кровно заинтересованы в том, чтобы круг причастных был как можно уже. Выяснилось, что даже Ефросинья получила полную ясность тогда, когда беглецы были уже далеко в Европе. А первоначально Алексей сказал ей, что предстоит недалекая поездка – только до Риги. Но в Риге – маршрут был продлен. Царевич поведал любовнице, что в действительности они едут в Вену, и что в Вене он, Алексей, якобы по поручению отца, будет пытаться заключить союз с австрийцами против турок. Вот какая была конспирация!

Так что в Петербурге с началом розыска были арестованы кроме А. Кикина и И. Большого по первым ответам царевича на «пункты» только Н. Вяземский, князь В.В. Долгорукий и слуги царевича – И. Меньшой, Ф. Дубровский и Ф. Эверлаков. Но спрос-то со слуг был невелик. Они использовались следствием главным образом для того, чтобы проверить или подтвердить показания основных подозреваемых. Но иногда и от слуг удавалось услыхать нечто для нас интересное. Иван Большой рассказал о визитах Кикина к царевичу, а Федор Дубровский – о разговоре с царевичем накануне «отъезда» – 24 сентября. Разговор был такой:

– Изволишь ли ехать к отцу? (Это Федор)

– Еду…

– Знатно. Отец зовет тебя жениться?

– А я не хочу… Я в сторону…

– Государь царевич, куда же в сторону?

– Хочу посмотреть Венецию. Я не ради чего иного, только бы себя спасти.

– Многие наши братия спасались бегством, однако же в России того не бывало…

– Бывало и в России. Великого князя Дмитрия сын бежал в Польшу и опять приехал.