Отец и сын

– Чаю, и сродники тебя не оставят. А Аврама (А.Ф. Лапухина – ЮВ) отец твой запытает.

14

И что же? Как в воду смотрел сей слуга! Действительно, родной брат матери царевича Авраам Федорович, хотя и боярин, и стольник, был по делу царевича признан виновным, пытан и казнен за то, что писал сестре тайно письма, поддерживал ее морально и материально, и может быть, не единственный, а наряду с царевной Марией Алексеевной известил Евдокию об «отъезде» сына.

Федор Дубровский, в свою очередь, признался, что имея от царевича приказ передать матери в монастырь пятьсот рублей, на самом деле – струсил и не передал. И другой слуга царевичев – Федор Эверлаков тоже легко свидетельствовал против своего господина и иных вельмож. Первый раз, когда поведал, что князь Алексей Гагарин, прознав, что царевич возвращается, сказал: «Погубил он себя напрасно», и при этом обозвал незадачливого беглеца дураком. Второй же раз Федор донес о том, как царевич ему сетовал: «Жаль мне что не сделал, как Кикин советовал – уехать во Францию. Там бы покойнее жил, пока Бог изволит…» Когда же он, Эверлаков возразил: «Для чего так делать? Изволь выпросить здесь дело у отца и живи при делах». И получил такой ответ:

– Не таков он (отец – ЮВ) человек. Не угодит на него никто. Я ничему не рад, только дал бы мне свободу, не трогал никуда и отпустил меня в монастырь. Я бы лучше жил в Михайловском монастыре в Киеве, нежели здесь».

Теперь-то нам понятно, почему Алексей Петрович тогда – и, видимо, допускал это реально – думал о Киеве. Неспроста думал. Ибо киевским митрополитом ведь был Исааф Краковский, о котором Алексей доподлинно знал, как об иерее, ему сочувствовавшем. Что, впрочем, не помешало царевичу выдать старика – о чем речь пойдет ниже.

И в третий тоже раз показал Федор Эверлаков на царевича, вспомнив как, однажды тот сказал, ни к кому, собственно, не обращаясь, а так, с досадою: «Два человека на свете как Боги – папа Римский да царь Московский: что хотят, то и делают».

А языки слугам развязывали пытками. Хотя в вину им многое поставить не могли. Но поставили: «Почему не донесли о том, что дело противугосударское тайно готовится?» И всех троих под смерть и подвели. Но почему-то казнили после приговора главному виновнику – уже когда царевич Алексей Петрович жизнь свою горемычную скончал.

Но, удивительное дело! Царевичев учитель первый и наставник в русской грамоте, Никифор Вяземский – уцелел! Хотя при допросах он и попал под плети, однако казнен не был. Этому нимало удивлялись: ведь доброжелатели Алексея Петровича, уповая на успех бегства и триумфальное возвращение, мечтали о том, что от нового царя многим достанется: и Светлейшему, и жене Петра Катьке-чухонке, и ее поганым дочерям,.. и Никифору Вяземскому, о котором ходили упорные слухи, что он продавал царевича издавна; а кому продавал – многих вариантов не было – Меншикову, кому же еще?! А как Никифор уцелел? А стал упорно – изусно и письменно повторять многажды, что ничего о предмете розыска не знает, вин царевичевых не знает тоже, поелику уже давно царевич его, Никифора от себя отставил; а почему отставил – о том он, Никифор, не ведает вовсе…

15

Но фигурой номер один Петербургского круга заговорщиков был, повторим, Александр Васильевич Кикин.

Он был подвергнут страшным истязаниям. Морально он был к ним готов; вспомните его вопрос Меншикову по поводу князя Василия Долгорукого. Эти истязания ему уже в ходе следствия стали наказанием помимо смерти, которая была, в сущности, предрешена.

Надо отдать ему должное. Несмотря на жестокость истязаний, терпел он, или как о том говорят допросные листы – запирался – довольно долго. Более того. Он пытался подвести под ответственность Долгоруковых и Голициных, заявив, что Яков Федорович Долгоруков, и киевский губернатор Дмитрий Михайлович Голицин, немного – ни мало как обсуждали с царевичем «тяготы народные», а Яков Федорович еще и советовал царевичу при случае в Отечество не возвращаться.

Не помогло. И Кикин под страшными пытками признал, что «побег царевичу делал и место сыскал в такую меру – когда бы царевич был на царстве, чтоб был ко мне милостив».

Он был осужден к смерти колесованием, а имущество все его суд приговорил «отписать на государя».

Суд, вынесший приговор Кикину составили наиближайшие Петру персоны: Иван Федорович Ромодановский, генерал-фельдмаршал Борис Петрович Шереметев, граф Иван Алексеевич Мусин-Пушкин, генерал-адъютант граф Федор Матвеевич Апраксин, канцлер граф Гаврила Иванович Головкин, барон Петр Павлович Шафиров, Алексей и Василий Салтыковы. Но не было в составе суда ни Долгоруковых, ни Голициных, ни Нарышкиных, ни Гагариных. Это и служит нам основанием полагать, что «фамилии» данные «запятнались».