Читаем Отец и мать полностью

Ответила открытым взором, ответила просто, ответила ровно, без как бы то ни было окрашенного голоса, без выталкивания из себя каких-либо чувств, настроений, страстей, будь то обиды или радости, или же, напротив, без ужимания, утайки их в себе.

Моя жена! – уже начинало петь, переливаясь красками звуков, во всём его существе.

Ещё поговорили, – о том, о другом, о важном и не очень. Просто, без затей, без умыслов, без пошлости намёков и кокетства говорили. Могло показаться, что и не расставались никогда, а потому не надо выставлять себя в выгодном свете, напрягаться попусту. Она спросила о его делах в райкоме, он – о её в музыкальном училище, как и раньше друг у друга спрашивали, когда встречались дома вечером. О Юрике поговорили, и тоже впервые за долгое время отчуждённости и раздельности.

А сам Юрик стоял рядышком возле их ног и увлечённо задирал голову, то на мать, то на отца, – кто говорил. И лицо мальчика на каждую их реплику тотчас оживлялось, высветливаясь, в пошевеливании губ, век, бровок, в посвёркивании глаз. И могло показаться, что он напрягался в желании помочь родителям, чтобы они не прерывали своего разговора, чтобы ещё постояли друг возле дружки. А ещё бы лучше, чтобы они яснее приметили его, а может, и похвалили бы за что-нибудь: он же хороший мальчик.

Отец повёл сына, как обычно, за руку, но куда и зачем – отчётливо не понимал. Вёл машинально, возможно, даже слепо. И как только он отошёл от жены, в груди начало звучать уже какой-то новой, раньше не слышимой им мелодией – томительной, порывистой, смутной, и от минуты к минуте – всё шире и выше. В какой-то момент остановился – ему показалось: что-то не то и не так происходит, и с ним, и вокруг, и с Юриком.

– Папа, мы зашли в лужу, – восторженно-испуганно пискнул Юрик.

Афанасий, очнувшись, осмотрелся.

Действительно, отец и сын стояли посерёдке большой мартовской лужи. В ней, как настоящее, сияло и лучилось солнце, слепя, но и веселя. Сын стал шлёпать сапожками по воде, радуясь такому увлекательному и великолепному обороту событий, нежданному приключению.

– Ну, вот: сам поросёнок и ребёнка потащил за собой, – вроде насупился, нахохлился, но, не выдержав, сразу рассмеялся отец. И тоже ахнул подошвой ботинка по воде.

Передавая в условленное время у подъезда Юрика, он сказал Людмиле:

– Собирайтесь! Я – мигом! Подкачу на грузовике.

– Что? – не поняла она.

Сердце же её догадалось тотчас, и в тревоге радости скололось иголочками нежности, не подготовленное, ослабленное в своей долгой горести, в потёмках ожиданий и надежд.

– Что? – настойчиво, харáктерно переспросила она, уже не без вызова в голосе, однако тихо, очень тихо, казалось, так, чтобы он не расслышал.

Но Афанасий уже и не мог расслышать – на учащении отбегал от них.

Отбегал, не разбирая дороги, по-хозяиски развалившимся повсюду сияющим лужам этой внезапно и раздольно нагрянувшей весны, по льдисто ощетиненным навалам вычерненного снега этой неотвязчивой, длинной, но всё же умирающей зимы. И если бы сейчас он был за рулём автомобиля или за рычагами трактора, то, можно предположить, неудержимо бы преодолевал любое неблагополучие дороги, будь то ямы или кочки, или стремил бы трактор даже на самые неодолимые преграды бездорожья или целины.

Он забежал к Вере и, не заходя в квартиру, сказал зацветшей приветной улыбкой этой утончённо красивой и осознающей чары своей красоты женщине:

– Ты прости меня, но я к тебе больше не приду.

Улыбка – обронилась, плечи инстинктивно, точно бы от дуновения холода, ужались. Но женщина, хотя взгляд её явил прежнюю застарелую тоску и грусть, не заплакала. Она отозвалась ползвучно, почти что шепотком, но достаточно отчётливо:

– А я приду. Во снах. Жди, герой не моего романа.

И очевидно: слова, о которых секунду назад она и не думала, ей понравились так, что она попыталась улыбнуться, возможно, победно, возможно, злорадно. Однако губы лишь вздрогнули и обмерли, живущие своей жизнью.

– Прости, если можешь, Вера.

– Запомнил-таки имя. В наказание заклинаю: будешь помнить долго.

И она всё же улыбнулась, полноценно, и с яркой дерзинкой, и с миловидной красивостью в лице.

– Прощай, – был он неумолимо краток и бесталанно неярок.

На ускорении своих широких – через ступеньки, – от природы тяжеловесных, звероватых шагов глыбой сорвавшейся ринулся вниз, а ему почудилось – вверх рванулся и полетел, внезапно полегчавший. Сердце безумно стучалось, чудилось, выбивалось из груди в желании каких-то самостоятельных действий и поступков.

Вера на срыве влажно расплывающегося голоса смогла прокрикнуть вниз:

– Ты как на крыльях летишь от меня.

Помолчала секундно и, пока он не скрылся за дверью, уточнила, но уже с явной твердинкой в голосе:

– Но – на чугунных.

Он перед самым выходом приостановился и сказал вверх, как и умел говорить предельно внятно и приличиствующе громко с трибун:

– На золотых.

Тоже помолчал и уточнил, однако существенно стишась голосом, – возможно, только для самого себя:

– Но – как солнце золотых.

А чуть громче, уже распахнув дверь и несколько повернувшись лицом к свету дня, ещё прибавил:

– Прости.

Перейти на страницу:

Все книги серии Сибириада

Дикие пчелы
Дикие пчелы

Иван Ульянович Басаргин (1930–1976), замечательный сибирский самобытный писатель, несмотря на недолгую жизнь, успел оставить заметный след в отечественной литературе.Уже его первое крупное произведение – роман «Дикие пчелы» – стало событием в советской литературной среде. Прежде всего потому, что автор обратился не к идеологемам социалистической действительности, а к подлинной истории освоения и заселения Сибирского края первопроходцами. Главными героями романа стали потомки старообрядцев, ушедших в дебри Сихотэ-Алиня в поисках спокойной и счастливой жизни. И когда к ним пришла новая, советская власть со своими жесткими идейными установками, люди воспротивились этому и встали на защиту своей малой родины. Именно из-за правдивого рассказа о трагедии подавления в конце 1930-х годов старообрядческого мятежа роман «Дикие пчелы» так и не был издан при жизни писателя, и увидел свет лишь в 1989 году.

Иван Ульянович Басаргин

Проза / Историческая проза
Корона скифа
Корона скифа

Середина XIX века. Молодой князь Улаф Страленберг, потомок знатного шведского рода, получает от своей тетушки фамильную реликвию — бронзовую пластину с изображением оленя, якобы привезенную прадедом Улафа из сибирской ссылки. Одновременно тетушка отдает племяннику и записки славного предка, из которых Страленберг узнает о ценном кладе — короне скифа, схороненной прадедом в подземельях далекого сибирского города Томска. Улаф решает исполнить волю покойного — найти клад через сто тридцать лет после захоронения. Однако вскоре становится ясно, что не один князь знает о сокровище и добраться до Сибири будет нелегко… Второй роман в книге известного сибирского писателя Бориса Климычева "Прощаль" посвящен Гражданской войне в Сибири. Через ее кровавое горнило проходят судьбы главных героев — сына знаменитого сибирского купца Смирнова и его друга юности, сироты, воспитанного в приюте.

Борис Николаевич Климычев , Климычев Борис

Детективы / Проза / Историческая проза / Боевики

Похожие книги