Отчий дом

Мужчина чиркнул спичкой, видимо прикуривая, и вышел в коридор, тихо прикрыв за собой дверь. Женщины внизу больше не переговаривались. И когда улеглись и наконец совсем затихли, возвратился из коридора мужчина. В купе остро запахло папиросным дымом. Мужчина постоял минуту-другую, потом, подтянувшись на руках, поднялся на верхнюю полку. Тяжело переведя дыхание, повозился малость на соседней полке, раздеваясь и укладываясь, и затих…

И снова тишина заполонила купе. Глухой грохот колес, поскрипывание вагонных перегородок, тонкий перезвон какой-то железки внизу, возможно на столике или где-то возле двери, совсем не мешали этой тишине, даже словно бы подчеркивали ее…

И снова хорошо думалось и вспоминалось под этот перестук, поскрипывание и покачивание. Сон не шел. Лежал, широко открыв глаза, глядя на низкий потолок. Тень ветки береста, так и не увиденная им станция, кем-то произнесенное знакомое имя за окном вагона, горячий ток тепла, вдруг плеснувшего в его душу далеким, но неувядающим воспоминанием, прогнали сон окончательно. Снотворное принимать не хотелось, неудобно сейчас было искать эти таблетки, да и жаль было прерывать дорогие воспоминания, разбивать настроение. Он лежал, в который уж раз в своей жизни, будто наяву, остро, со всей яркостью красок, запахов, звуков, голосов и, главное, свежестью чувств, слегка приглушенных прошедшими годами, заново воскрешал незабываемые шесть месяцев, которые, будто один день, промелькнули в здешних краях, за тонкой стеной этого покачивающегося, скрипучего вагона, в занесенном снегами, глухом степном селе… «Гей, сипле сніг, невпинно сипле сніг, і біла ніч приходить… За мною сто завіяних доріг… А віддаль тугу родить…»

Проснулся он внезапно, будто кто его толкнул, с ощущением, что спал всего лишь минуту-другую. Проснулся, возможно, и в самом деле от толчка, вызванного остановкой. Экспресс стоял. Вокруг полная, немая тишина. Лишь окно тускло светилось серым, но уже дневным светом. Снег, видимо, давно прекратился, и за заиндевевшим стеклом окна угадывалась белая пустая равнина. В купе ощущалась прохлада. Верхняя полка напротив была свободной. Внизу напротив тоже… Выходит, они ехали долго. Стоят, возможно, сейчас в Киеве, а то и за Киевом. Двое вышли — вещей не видно. А под ним, на нижней полке, кто-то еще спал, прикрывшись поверх одеяла чем-то похожим… да нет, не похожим, а в самом деле темно-серой, новенькой, наверное офицерской, шинелью…

Минуту полежал с закрытыми глазами. Потом тихо, полулежа, оделся, разыскал в своем чемодане, достав его из ниши над дверью, бритву — свой заграничный, удобный, на трех колесиках «филиппс». Посмотрел на часы. Было уже без десяти восемь. Выходит, Киев в самом деле давно проехали. Наступало зимнее утро. И хотя до солнца еще добрый час, все равно пора вставать. Осторожно спустился с верхней полки. Когда надевал туфли, невольно заметил — лицо его спутника до самых бровей закрыто простыней. А на лоб спадает прядь черных, густых, с ниточками седины, непривычно длинных для военного человека волос. Заметил и сразу же и забыл… Взяв полотенце, бритву, тихо открыл дверь, вышел в пустой холодный коридорчик. В ноздри ударило тонким запахом горящих древесных углей. В конце коридора проводница хлопотала у куба, подогревая чай. За окном виднелся длинный заснеженный перрон. Снег чистый, нетронутый. Лишь от дверей станции куда-то вперед, к голове экспресса, протянулся синеватый след чьих-то ботинок. Вверху, над фронтоном здания, разглядел крупные буквы: «Нежин». Вокруг тишина, ослепительно белое, утреннее, снежное безмолвие… Пол под ногами, под зеленой ковровой дорожкой, слегка дрогнул, вагон чуть-чуть дернулся и тихо, без малейшего стука, тронулся. Станция, перрон с отпечатками чьих-то следов, буквы «Нежин», окна здания, железнодорожник в зимней форме со свернутым желтым флажком в руке тихо поплыли мимо окна назад. С минуту перед глазами Андрея Семеновича проплывали какие-то кусты, деревья, станционные вытянутые здания, лоскут невысокой лесополосы, заснеженные поля… Он поискал глазами, нашел розетку и включил вилку. Знакомо, приглушенно, но бодро зажужжала бритва.