Отчий дом

Бриться он любил тщательно, неторопливо и брился долго. А когда закончил, выключил бритву и оглянулся, вдоль коридорчика, от куба, где уже разливала в стаканы чай проводница, со свернутым полотенцем в руке шла женщина. Невысокая, пожилая, из тех, о которых говорят — как налитая, уже чуточку полнеющая, но еще стройная, подтянутая. Круглолицая, с густыми волосами, в хорошо подогнанных к крепкой небольшой ноге сапожках с невысокими голенищами, в форме подполковника медицинской службы. Ступала твердо, энергично. Поравнявшись с Андреем Семеновичем — он отклонился к окну, уступая ей дорогу, — словно бы задержалась, пораженная, встряхнула коротко, почти по-мужски, подстриженными волосами и пристально заглянула в его глаза. Встретившись с ее взглядом, он успел заметить: глаза у женщины большие, красивые, с длинными черными ресницами, темными зрачками и синеватыми белками… Наверное, и это сразу же забылось бы, если бы она, этот подполковник медицинской службы, пройдя мимо него, не открыла дверь его купе. Вошла в купе и, стукнув дверью, снова закрыла ее за собой. Так. Оказывается, это и есть его спутница. Ну что же… Как же это он не заметил, когда она вышла из купе? Стоял спиной к двери, бритва жужжала возле уха. А впрочем, не все ли равно? Вот только, принимая во внимание то, как она энергично закрыла дверь, ему придется, видимо, подольше задержаться в коридорчике. И он, пропустив мимо себя еще и проводницу, которая внесла в купе два стакана чаю, направился к умывальнику.

Потом снова стоял в коридорчике у окна, пока перед глазами не замерцали белые, засыпанные снегом поля. Небо на востоке подернулось нежной розовой дымкой. Андрей Семенович постоял еще некоторое время, полюбовался восходом солнца и подумал: постучать или еще немного подождать?

Едва он так подумал, дверь его купе открылась и на пороге встала подполковник медицинской службы.

— Входите, Андрей Семенович, — снова пристально глядя ему в глаза, сказала женщина. — Я, кажется, не ошиблась, Андрей Семенович Лысогор?.. Прошу.

Она посторонилась, а он не стал ни удивляться, ни выяснять, откуда, что да как. Мало ли кто может его знать! Может, москвичка, может, работала врачом в каком-нибудь посольстве. Мало ли что… Он вошел в купе, невольно заметив, что вагонный, накрытый чистой белой скатеркой столик довольно старательно сервирован. Посредине столика в бутылке из-под молока его красные розы, два полных стакана чая, две вилки из несессера, какие-то металлические рюмочки, бутербродики, явно сельского типа пирожки с чем-то, кусочек розового сала, кружок домашней колбасы, в вагонной мисочке горка краснобоких яблок.

— Садитесь, Андрей Семенович, — спокойно сказала подполковник. — Случай послал нам довольно долгую дорогу и новогодний день, который более степенные люди проводят в семейном кругу. Ну, а нам выпало вот так. Что же, давайте разделим трапезу…

Он привык за свою долгую дипломатическую службу ничему не удивляться и никогда без особой на то потребности не разводить церемоний. Раз так, пусть будет так. А там все выяснится и образуется само собой, как говорят, по ходу развития самого действия…

Они сели друг против друга к накрытому столику. Подполковник не оглядываясь отвела руку назад, откуда-то, будто из-под подушки, достала солдатскую алюминиевую флягу, неторопливо отвинтила круглую крышечку, налила в две металлические дорожные стопочки рубинового цвета жидкости, отложила флягу в сторону, подняла свою стопочку. Он тоже взял свою.

— Что ж, — тихо произнесла она, словно бы даже посуровев, — с Новым годом, Андрей Семенович, и… за эту новогоднюю встречу.

Выпила сразу и до дна, не дожидаясь его ответа, не дав ему произнести ни слова.

Он тоже выпил.

Выпитое неожиданно остро обожгло его. Нет, это был не спирт. И все же… Оно было вкусным и почти так же, как спирт, крепким, это бесово зелье.

Андрей Семенович еле удержался, чтоб не поперхнуться и не оконфузиться. Однако и в этом у него была определенная дипломатическая практика. Удержался все-таки, лишь головой покачал и вкусно причмокнул.

— М-да… Что же это за зелье такое, если не секрет? — спросил, слегка улыбнувшись.

Она снова пристально и строго посмотрела ему в глаза.

— Зелье, Андрей Семенович, — ответила, не отводя взгляда, — то самое, которое я впервые в своей жизни отведала однажды в Петриковке вместе с вами. Только на этот раз заправлено оно не вишнями, а горькой калиной…

Он сидел, прикипев взглядом к ее темным строгим глазам, не в силах ни отвести своих, ни понять, о чем она… Сидел, не в силах постичь случившегося, чувствуя лишь, как медленно и неодолимо охватывает всего колючий морозец озноба.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Сміються, плачуть солов'ї…

О. Олесь