Отчий дом

Она сразу согласилась на эти «переговоры». И в лагерь, как только ее позвали, отправилась тотчас же. Наверное едва видя дорогу впереди себя, она шла неторопливо и смело прямо на ворота концлагеря, на немцев, стоявших перед воротами с автоматами, а за нею, чуточку поодаль, точно так же неторопливо двигалась толпа женщин. Немцы, стоявшие у ворот, заметив эту процессию, сначала наблюдали за ней и за старой женщиной спокойно, потом встревожились и начали что-то там выкрикивать. И тогда в ответ им заговорила и она, Нонна Геракловна. Заговорила не по-нашему. И так, неторопливо ступая шаг за шагом, что-то там говорила. Сначала негромко, а потом все громче и громче. А когда немцы вдруг начали кричать что-то гневное и угрожающее, она тоже гневно повысила голос. Да так, перекликаясь и переругиваясь с немцами все громче и горячее, шла, не останавливаясь, прямо на них, на их угрожающие восклицания, попросту брань. А женщины, веря и не веря, но все же страстно надеясь, что, может, Нонна Геракловна и в самом деле договорится, тоже не стояли на месте и, хотя и в отдалении, шли вслед за ней.

И даже когда немцы — было их четверо или пятеро — подняли автоматы, Нонна Геракловна не остановилась. Шла прямо на них, наверное не веря, что они в самом деле будут стрелять в старую безоружную женщину, и — наверняка ведь! — не все как следует и видя перед собой. Шла и громко выкрикивала что-то не по-нашему даже тогда, когда уже щелкнули впереди затворы. И лишь в нескольких шагах от ворот, уже после того, как негромко, как-то глухо, будто не по-настоящему, затрещали автоматы… остановилась. Остановилась, качнулась всем телом вперед, качнулась, будто сослепу наткнулась на невидимую стену. Дернулась слегка, постояла какой-то миг, будто только теперь заколебавшись, покачнулась назад и… упала спиной на засохшие, твердые, как камень, комья развороченной после дождя танками и машинами дороги…

Перепуганные женщины бросились врассыпную.

Целые сутки лежала Нонна Геракловна на комьях посреди улицы. Лежала, пока не набралось в концлагере установленного комендантом количества мертвецов. И только тогда и ее труп подобрали и зарыли в одной яме с двадцатью красноармейскими…

Когда район освободили и стали приводить в порядок братскую могилу, кто-то из односельчан, видимо ее бывший ученик, вспомнил и Нонну Геракловну. Ее фамилия высечена на гранитной плите в одном ряду с фамилиями погибших бойцов…

Библиотеку Нонны Геракловны той же зимой проезжие гитлеровские солдаты сожгли в печке. Случайно уцелела лишь энциклопедия. Возможно, остановила фашистов немецкая фамилия Брокгауз на обложке. Энциклопедию спрятали ученики-подпольщики. Теперь энциклопедия хранится в школьной библиотеке. И хата Нонны Геракловны уцелела, пережив свою хозяйку…

Вторая половина следующего, четвертого дня его пребывания в родном селе, кажется, должна была быть свободной. Из коротких реплик, которыми при Лысогоре обменялись между собой Николай Тарасович с председателем райисполкома, Андрей Семенович заключил, что у них эта вторая половина дня должна быть заполненной каким-то ответственным заседанием. Следовательно, он смог бы, наверное, остаться один, не заботясь о том, чтобы как-то объяснять друзьям, что будет делать. На этот раз о том, куда он хотел бы заглянуть, по некоторым причинам не должен был знать никто из его хозяев. Он был доволен тем, что все складывается само собой удачно, что не нужно будет никому ничего объяснять… А потом все-таки не удержался, чтобы не схитрить и не предостеречь товарищей, для большей надежности, о том, что завтра после обеда хотел бы «пожить свободно, так сказать, без протокола, побродить, посидеть в гостинице, кое-что обдумать, кое-что записать…».

— А что? — как-то подозрительно улыбнулся Николай Тарасович. — Неплохая мысль! Совсем неплохая! Посидеть, подумать… Если не возражаете, я загляну к вам сегодня вечером, после того как вернусь из Подлесного. Возможно, какой-нибудь факт подброшу для размышлений.

И действительно, пришел, когда совсем стемнело, пригласил на ужин. Но перед тем как пригласить, сказал, так же как и днем, подозрительно и вместе с тем чуточку неловко улыбаясь:

— Я понимаю, Андрей Семенович, что все это вам… ну, как бы это сказать, оскомину набило, что ли… Все это — встречи, приемы, выступления, лекции, доклады… И все же…

— И все же? — уже догадываясь, повторил вопросительно и настороженно Андрей Семенович.

— И все же… Нас, извините, могут и не понять.

— Кого нас? Меня? Вас? Нас обоих? И кто именно?

— Вы гость, Андрей Семенович. Гость лицо священное. А вот нас, то есть меня, моих товарищей, народ не поймет… Могут люди сказать и наверняка скажут: «Как же это вы, друзья? Был у нас в гостях земляк, известный дипломат, доктор наук, гордость нашего села…»

— И окрестностей! — добавил Андрей Семенович, принимая шутливый тон. — Что ж, и в самом деле могут сказать! А вы?

— Да что там, Андрей Семенович! Одним словом, беседу бы такую… о международном положении учинить, чтобы из первых рук, так сказать…