Отчий дом

Андрей Семенович взглянул на хату, на маленькие, подслеповатые окна, и какое-то непонятное чувство толкнуло его подойти и заглянуть в боковое окно пустующей хаты. Он подошел, приник к стеклу, почти испуганно отпрянул: показалось — встретился взглядом с кем-то там за темным стеклом. Миг постоял, оглянулся, не заметил ли Андрейка его странного замешательства, удивленно пожал плечами и, явно заставляя себя, решительно приложил обе ладони к вискам у глаз и приник снова к холодному стеклу. Увидел небольшую пустую комнату, сколоченный из досок ничем не прикрытый стол, скамью, старый сундук, два стула и напротив на белой гладкой стене в темной тяжелой раме — портрет — в несколько раз увеличенное фото, которое он уже видел в школьном музее. Круглолицая, курносенькая девочка — Ольга Бунчужная — внимательно смотрела на него в упор своими большими, широко раскрытыми, чуть-чуть удивленными глазами. И были теперь на этой увеличенной почти в натуральную величину фотографии глаза страшно, до жути, знакомые Андрею Семеновичу. Удивительно знакомые, навсегда запомнившиеся, не раз виденные.. Но где — тут, в Терногородке, или там, в Москве, в далеком тридцать первом, в горячечном бреду его странной и продолжительной болезни? И… Когда виденные? Кому принадлежащие?.. Стоял так, будто завороженный, еще миг в состоянии непонятной скованности, потом медленно оторвал взгляд от портрета и отошел от окна.. Снова вышли на улицу. Зашагали тропинкой вдоль заборчиков. И никто, как это бывало встарь, не провожал их глазами из окон, не выглядывал с острым любопытством из-за ворот. Люди, порой встречавшиеся на улице или стоявшие во дворах, не обращали на них внимания. Идут двое, пожилой и малыш, — ну и пускай себе идут. Зачем-то куда-то нужно им, вот и идут. А если что нибудь понадобится, сами скажут или спросят.

И все же пока шел по этой совсем чужой и вместе с тем своей улице до самого оврага, все время было такое ощущение, будто вслед ему пристально смотрят, не отрываясь ни на миг зоркие, немного удивленные, вопрошающие, знакомые глаза глаза той совсем незнакомой ему соседки Ольги Бунчужной.

И он шел, чувствуя на себе этот ее взгляд, уже не особенно осматриваясь вокруг по улице, как ему показалось теперь намного более длинной, чем в детстве, и думал, вспоминал, да так и не мог вспомнить: видел ли он хотя бы раз в жизни эту девочку? А если видел, пускай даже совсем малышкой, то почему сегодня, припоминая многих, так и не может вспомнить именно ее, Ольгу Бунчужную? Ее и тех, кто жил без нее или вместе с ней в этой старой хате тогда, в его время?.. А ведь жили же… И кажется ему, что именно кто-то из тех Пивней… Но коли так, то при чем же здесь Бунчужные?.. Да и не было на их улице — да и в селе никаких Бунчужных! Это он, Андрей Семенович, твердо помнит!

Довольно отчетливо вспоминал лица и фамилии, путаясь разве лишь в именах, всех этих Моргунов, Синиц, Зализняков, Погорелых, Охрименков, Паскалей и даже и совсем далеких Черевичных, Гаврилюков и Осадчих. Среди них, с ними он рос. Это были люди старше его или же его ровесники, с которыми играл на улице, купался на реке, пас скот, окучивал, копал картофель, ходил с ними в погонщиках к машине или к плугу а у кого-то из них батрачил… Андрейка-малый знал из них лишь троих, живших на этой улице, — Осадчих, Зализняков и Охрименков. Да и те, как выяснялось из скупых рассказов немногословного мальчика, были уже, видимо, даже и не детьми, а скорее внуками, возможно, даже правнуками тех, кого он, Андрей Семенович, в свое время знал и помнил.

Он шел, все ускоряя и ускоряя шаг, так что малый Андрейка уже еле успевал за ним. Шел, чувствуя, как помимо своей воли начинает волноваться и волнение это с каждым шагом становится все острее…

Улица, какой бы длинной она ни была, казалось, если ему не изменяет память, должна бы уже и закончиться, упереться в глубокий овраг. А она все не заканчивалась и не заканчивалась, удлиняясь впереди, вон там, какими-то новыми, высокими, явно нежилыми зданиями. А дальше за ними показалась еще то ли заводская труба, то ли вышка. Да, наверное, и в самом деле ретрансляционно-телевизионная вышка… Но куда же, к лешему, исчез знаменитый глубочайший овраг, по склонам которого в далекие годы буйно зеленели заросли лопухов, бузины, ежевики, кусты дерезы, терна и шиповника?..