Отчий дом

Раньше, помнится, во время таких встреч, был сдержаннее и от рассказов о «босоногом детстве», корове и штанах из мешковины воздерживался. А тут вот — увлекся. Как ни говори, такая необычная встреча с родным селом, старой школой в школе новой да радушными, приветливыми земляками всколыхнула, взбередила душу. Да еще вспомнил себя в возрасте вот этой бодрой, здоровой, чистенькой и веселой детворы и вот… Приключилась с этими штанами из мешковины небольшая, скорей всего даже трагикомическая история…

В тот же день под вечер в добавление ко всему, что говорилось на школьной встрече, взяла у него весьма обстоятельное интервью молодая преподавательница языка и литературы и одновременно внештатный корреспондент терногородской районной газеты «Колхозная нива». Очередной номер этой «Колхозной нивы» вышел на следующий день. Среди других материалов газета поместила и подробный, на целую вторую полосу, отчет о «встрече учеников и учителей терногородской десятилетки со своим выдающимся земляком, дипломатом и ученым Андреем Семеновичем Лысогором». И было в этом отчете написано обо всем. Вот только о двадцати пяти копейках и штанах из мешковины, да и вообще о «босоногом детстве», ни слова… И это по-настоящему огорчило и удивило Лысогора. Разумеется, с этой своей обидой он не стал обращаться к редактору товарищу Журбе. А вот внештатному корреспонденту, молоденькой, красиво и модно одетой учительнице с университетским значком, бравшей у него интервью, пожаловался.

Выслушала она его молча, как-то даже снисходительно. А потом, отводя глаза в сторону, стесняясь, пожала плечиком.

— Понимаете… Как-то оно теперь… Ну, как бы это вам объяснить… Вроде бы неудобно, что ли… Вы известный чуть ли не всему миру человек — и вдруг босиком… и эти штаны из мешковины. Вам оно теперь как-то не к лицу. Время, знаете ли, не то… Вы уж извините, Андрей Семенович…

Андрей промолчал, но все же поежился, почувствовав себя в чем-то даже обиженным, как бы обворованным. И вновь невольно вспомнил тот рассказ о счастье. Вспомнил и подумал обескураженно: «Ну, пускай и время… Что же время!.. Так или иначе, но ни забывать, ни отдавать кому бы то ни было ничего на откуп я не собираюсь… Ни единой капли своего прошлого… И тем более — чего-то в нем стыдиться…»

По окончании школьной встречи ученики вместе с гостем возлагали цветы у обелиска в честь комсомольцев-партизан и подпольщиков Терногородщины. Установлен обелиск в центре бывшей церковной площади, теперь носящей имя Ольги Бунчужной.

Комсомолка Ольга Бунчужная была героиней местного антигитлеровского подполья.

Около двух оккупационных лет жила Ольга Бунчужная полулегально, прикрываясь работой в бывшем колхозе имени Энгельса, переименованном в «Общественное хозяйство № 3». Ее легальное положение имело свои большие преимущества в налаживании самых широких связей, относительной свободе передвижения и сборе самых разнообразных сведений и разведывательных данных о гитлеровцах. Втянувшись в подпольную жизнь, она сновала, будто челнок, между подпольными организациями, комитетами, партизанскими отрядами и десантными группами. Не раз и не два то с одним, то с другим партизанским отрядом — а их было в области немало — принимала участие в стычках, нападениях, а то и в настоящих боях с вражескими карательными отрядами. Погибла в отряде майора Мартынюка за два месяца до освобождения района, в январе сорок четвертого.

Послал ее к Мартынюку секретарь Терногородского подпольного райкома партии. И как только Ольга добралась в большое лесное село Болобановку, в котором располагался в это время отряд, немецкая карательная часть внезапно навязала Мартынюку неравный бой с превосходящими силами. В бою, когда немецкий снайпер из засады снял на околице села, у лесного рва, партизанского пулеметчика, Ольга, оказавшись в тот момент рядом, прилегла в снег к пулемету вместо убитого товарища и до последнего патрона и последней минуты жизни отражала атаки гитлеровцев, пока вражеская мина не накрыла ее вместе с пулеметом смертельным огнем.

Через два месяца после этого боя холодным мартовским утром, на другой день после освобождения Терногородки Советской Армией, с поля на широкую центральную улицу въехала необычная процессия — возок с запряженной в оглобли неказистой гнедой лошадкой. Возок, правда, не возок, а лишь ходовая часть с колесами, без ящика. На этих колесах был установлен закрытый гроб, сколоченный наспех из едва оструганных сосновых досок. За гробом шло трое молоденьких хлопцев в старых кожушках и вытертых шапках-ушанках с красными ленточками на них. Один, с автоматом на шее, держал в руке вожжи, двое других, вооруженные винтовками образца 1891 года, шагали за гробом и расспрашивали каждого встречного, где здесь живут или хотя бы когда-то жили Бунчужные.