Выступления главных деятелей «холодной войны» начались то с едва замаскированных, то с откровенно злобных нападок на Советский Союз и его мирную политику. Так научала выкристаллизовываться суть того, чего эти деятели хотят и чего они больше всего боятся. Хотят бесконечной затяжки «холодной войны», опасного балансирования на грани войны «горячей» и более всего боятся мирных инициатив Советского Союза, стран социалистического лагеря, их успехов и все более укрепляющегося авторитета в мире. Твердо и неопровержимо зная, что новой войны лагерь социализма не хочет и предпринимает всевозможные зависящие от него меры, чтобы отвратить эту смертельную для народов опасность, деятели «холодной войны» злостно, хотя и безосновательно, нападали на нас, запугивая мир «советской агрессией».
Даллес, вообще человек неразговорчивый, в застегнутом на все пуговицы, как у англиканского пастора, старомодном костюме, главный вдохновитель и организатор «холодной войны», быть может, единственный из всех них всегда выступал спокойно и неторопливо. Говорил ровным, глуховатым голосом, но твердо, холодно и обдуманно проводя свою непримиримую, раз и навсегда взятую линию ненависти к Советскому Союзу, к любым освободительным движениям в мире.
Амплитуда поведения других представителей империалистических правительств была довольно широкой — от льстиво-адвокатских туманных речей до острых припадков антисоветского психоза и бешенства.
Одним из первых бросился атаковать позиции советского представителя довольно известный в ооновских кругах перуанец Белаунде — почти постоянная мишень для всяческих острот и едких слов многих ораторов. Пожилой, низенький, с узкими плечами, на которых сидела массивная голова, с плоским пергаментным лицом и большой лысиной, постоянный представитель Перу решил обставить свое выступление с известной помпезностью, пригласив на него в Первый политический комитет своих личных гостей — знакомых и родных. Среди них выделялись две довольно пожилые, полные дамы, щедро «пергидроленные» и разукрашенные драгоценностями.
Усевшись в свое кресло и усадив дам рядом с собой — старшая была, видимо, женой, а та, что моложе, ее подругой или сестрой, — старательно приладив на носу пенсне, удобно разложив напечатанный на блестящей меловой бумаге текст выступления и придвинув к себе микрофон, Белаунде окинул внимательным взглядом огромный овальный стол зала заседаний и, видимо довольный тем, что людей собралось много, слегка откашлялся.
Свое выступление он начал с заявления: он, Белаунде, убежден в том, что намерения советского коллеги и инициатива Советского Союза вполне искренни, но, к сожалению, они относятся к тем добрым намерениям, которыми, как сказал великий Данте, вымощена дорога в ад…
На какую-то минуту Белаунде умолк. Уловив откуда-то сбоку сочувственный смешок, чью-то иронически-веселую реплику, он даже бровью не повел. Он, Белаунде, абсолютно убежден в субъективно хороших намерениях и искренних стремлениях русских деятелей семнадцатого года. Однако… И затем пошло обстоятельное, щедро иллюстрированное множеством исторических примеров, параллелей и аналогий изложение того, что представляет собою такое политическое и историческое явление, как бонапартизм… Дальше все эти выкладки, исторические примеры и аналогии добрый час примерялись к деятелям Советского Союза, его государственному строю, политике, истории Коммунистической партии, диктатуре пролетариата.
К сути дела все это, казалось, не имело ни малейшего отношения, однако так лишь казалось. На самом же деле празднословие болтливого перуанца довольно точно направлялось прежде всего на поддержку атмосферы вражды и недоверия между народами и странами. А следовательно, и прежде всего на раздувание ненавистной и осточертевшей народам мира атмосферы «холодной войны».
В своей речи Белаунде, стремясь прежде всего угодить Даллесу, как и всегда, до смешного «пересолил». «Пересолил» так, что даже его сторонники и вдохновители почувствовали себя не совсем удобно. Свидетельствовала об этом и неловкая тишина, в которой оратор закончил свое выступление. И все же, что ни говори, а свою задачу — столкнуть жизненно необходимую, важнейшую для мира и безопасности народов дискуссию в тупик празднословия — он в значительной мере выполнил.
Андрей Лысогор, человек в ооновских кругах новый, почувствовал это особенно остро и отреагировал немедленно. Он поднял вверх зажатый в руке ооновский желтый карандаш, попросив слово для реплики-ответа.
Эта его реплика и стала, собственно, первой речью Андрея в стенах ООН. Как и следовало ожидать, прозвучала она в стиле того времени и тех дипломатических норм — беспощадно иронично и остро́.