Отчий дом

Солнце встретило его над просторами Атлантики. Промелькнули внизу ледяные пики Гренландии и красные, пустынные, в белых снежных шапках скалы Лабрадора. Широкий, вспененный высокими валами-гребнями казавшихся сверху застывшими волн, ограненный снежно-белой полосой прибоя, проплыл под крыльями залив Святого Лаврентия с миниатюрными — издали будто спичечные коробочки — приплюснутыми пароходиками. За ним в ярком багряном полыхании осенних лесов раскинулись бесконечные просторы Соединенных Штатов. Самолет шел на юг вдоль берега Атлантики. Из подернутой туманом синевы океана постепенно вырисовывался вытянутый остров Лонг-Айленд. Самолет заметно снижался. Исчезали позади, будто погружаясь в воду, строго разлинованные небольшие города, виллы, поселки, широкие серые ленты автострад… Впереди из синей, предзакатной мглы океана четко прорезались вдруг похожие на драконьи зубы манхеттенские небоскребы…

Пролетев над широкой синей гладью залива, самолет приземлился в аэропорту Ла Гардия ровно за два часа до открытия Двенадцатой сессии Генеральной Ассамблей ООН. Дипломатический паспорт освободил Андрея от таможенных досмотров и лишних формальностей. Вещи забрал, чтобы отвезти в постпредство, сотрудник секретариата ООН. Следовательно, времени осталось ровно столько, сколько нужно было для того, чтобы проскочить запруженный машинами Трайборобридж и длинную, вдоль Ист-Ривер, набережную к сорок второй стрит.

Вдоль высокой ограды, отделявшей территорию ООН от машинного ада нью-йоркских улиц, на высоких флагштоках развевались на ветру флаги всех восьмидесяти четырех государств — членов ООН. Грело не по-осеннему жаркое сентябрьское солнце. Над Нью-Йорком стоял влажный и душный зной.

Внизу, в вестибюле здания заседаний Генеральной Ассамблеи, пусто и тихо. Слева, у гардеробов, швейцары в голубой ооновской униформе. Коротенький, из десятка ступеней, эскалатор вынес Андрея в просторный холл перед залом заседаний. Ворсистый ковер темно-зеленого цвета, звуконепроницаемые стены, высокий потолок поглощают звуки голосов, топот шагов, и человек, сразу нырнув в тишину, как в воду, на некоторое время чувствует себя оглохшим.

Однако почувствовал это и мысленно отметил Андрей уже потом, на следующий день. А сейчас, ступив ногой с эскалатора, невольно остановился, ослепленный белым фейерверком вспышек-молний. На миг закрыл глаза. Огляделся внимательнее. Гигантский холл почти опустел. Лишь у двух широких дверей справа и слова от стены, отделявшей холл от зала, толпились люди. Большая толпа возле одних и возле других дверей. Сбившись вместе, будто не имея возможности пройти в широко раскрытые двери, молча, в полной тишине, десятки людей топчутся на одном месте, быстро перемещаясь по кругу, забегая друг перед другом, прорываясь ближе к дверям, но так и не входя в них, отталкивая друг друга, энергично работая локтями, коленями, боками, высоко поднимая над головами черные коробочки фотоаппаратов, беззвучно щелкают затворами, поднимая вокруг настоящие фейерверки вспышек.

Андрей понял — корреспонденты. Тогда он еще не подозревал, сколько раз придется ему самому пробиваться сквозь такую вот толпу корреспондентской братии, съехавшейся со всех концов мира, сквозь эти «шпицрутены» фотоблицев и нахальных, почти у самого лица, восклицаний, вопросов, а иногда и оскорбительных реплик!

А сейчас неторопливо, спокойно, будто и не замечая корреспондентского шабаша, к левым дверям шел министр иностранных дел Союза Советских Социалистических Республик Андрей Андреевич Громыко, а к тем, что справа, — государственный секретарь Соединенных Штатов Америки Джон Фостер Даллес… С ними в зал заседаний Генеральной Ассамблеи Организации Объединенных Наций входили два мира, две взаимоисключающие одна другую идеологии, два образа жизни — мир социализма и мир капитализма, мир и война, шли, чтобы в дипломатической схватке, в остром поединке, решать самое главное: быть или не быть третьей мировой войне, быть или не быть Человечеству?

Эта немая, освещенная фейерверком корреспондентских молний сцена, глубоко поразив Андрея Лысогора своей внутренней значимостью, осталась в его памяти на всю жизнь.

Так начался первый день его многолетней службы в Организации Объединенных Наций.

Война за мирное сосуществование началась сразу после того, как только советский представитель прочел свой доклад в Первом политическом комитете. Даллес, который в конце октября, оставив все дела на постоянного представителя США в ООН, бригадного генерала Генри Кэбота Лоджа, выехал в Вашингтон, тотчас возвратился в Нью-Йорк, как только вопрос мирного сосуществования был поставлен на обсуждение. Снова замелькала в стенах ООН его сутулая фигура в темно-сером, какого-то пасторского покроя костюме с темным галстуком бабочкой. Снова замелькала с трибун и из-за комитетских столов его лобастая, с упрямым массивным подбородком и глубоко посаженными под тяжелые надбровья холодными серо-стальными глазами голова.