И потом… Ведь они теперь, через столько лет, совсем чужие друг другу! Да и он, наверное, теперь уже абсолютно другой. И она далеко не та петриковская «инкубаторочка». И мир не тот, и обстоятельства, и события. Третий год идет страшная война… «…На соискание ученой степени кандидата синологии…» И что это — синология? И надо ли вообще тревожить старое? Стоит ли пытаться склеить то, что давно уже разбилось на мелкие осколки? Да и как склеить? «…великий китайский… Лу Синь…» Несколько долгих дней и бессонных ночей колебаний, горячего любопытства, стремлений и сомнений, «…состоится защита диссертации… Состоится…» И наконец после долгих мучительных колебаний: «Нет! Не состоится… ничего уже не состоится…»
Так и прошли они тогда мимо друг друга, чуть не столкнувшись лицом к лицу, и снова разошлись в разные стороны.
Он не верил… После трех с лишним лет колоссального физического и умственного напряжения он просто не мог поверить, что в его руках настоящая телеграмма, билет на самолет и он через несколько часов приземлится на родной земле, окажется среди родных советских людей, которые вот уже более двух лет, истекая кровью, героически отражают страшное нашествие немецкого фашизма. Как там она, его родная, непобедимая, героическая Родина?! Какой она теперь предстанет перед ним с близкого расстояния?
Он все время неотрывно следил за развитием событий на фронтах, переживал каждый даже самый незначительный в масштабах такой войны факт или событие. Ведь жил на «большой развилке», где перекрещивались интересы союзников и врагов, сталкивались явные и скрытые намерения, желания, стремления. К тому же он располагал почти исчерпывающей информацией, как правило из первых рук. К его услугам были радиосообщения, политические, военные, экономические комментарии, пресса всего мира, наконец, знание двух восточных и нескольких европейских языков. И все же… Кроме сравнительно небольшой советской колонии — постпредства и некоторых других, экономических, военных, промышленных представительств, — все его время проходило в окружении хитроумнейших, самых приметных дипломатов и разведчиков всего мира, в среде высших чанкайшистских должностных лиц. Ему приходилось иметь дело с людьми, у которых никогда не совпадало то, что они говорят, с тем, что они на самом деле думают, с людьми, у которых лица либо навечно холодны, замкнуты, либо стандартно сверкают постоянной, будто раз и навсегда приклеенной, неискренней улыбкой. Он жил под изучающим взглядом главным образом коварных чужих глаз и холодных улыбок, в психическом напряжении, всегда настороже, в постоянной готовности отразить внезапный удар из-за угла. Жил среди огромного множества людей, а на самом деле в большом одиночестве, в работе над никогда не мелеющей рекой государственных дипломатических документов и, когда выпадала свободная ночная минута, над собственной диссертацией. И никогда не пропускал возможности ближе познакомиться со страной, в которой жил и работал, с ее людьми, тысячелетней культурой, которую уважал все больше и больше, углубляясь в ее бездонные океанские глубины…
Кажется, в то время наивысшей точкой успеха его дипломатической деятельности был прием в посольстве Великобритании, на который он явился с небольшим опозданием. За три с лишним года он прошел дипломатические стадии от переводчика всех рангов до первого секретаря представительства, привык к дипломатическому этикету, на приемах вел себя сдержанно, однако не скованно, принадлежа к дипломатам в меру веселым и общительным, в противовес хмурым молчунам с мнимо загадочными физиономиями. В тот раз был а-ля фуршет, на котором людей в общем-то было не много. Но подавляющее большинство в его ранге. И вот, как только он вошел в просторный, ярко освещенный зал, стараясь не привлекать к себе внимания, по всему залу вдруг прокатился сдержанный гул. Внезапно все стихло — гомон, разговоры, звон хрустальных бокалов. Все взгляды были направлены на него. Андрей остановился удивленно и чуточку растерянно, стараясь не показывать, разумеется, ни удивления, ни растерянности. Что случилось? К кому относился этот короткий гул и эта глубокая тишина?.. И только после того, как присутствующие один за другим направились к нему с поднятыми бокалами и словами приветствия на устах, он вдруг понял все: Сталинград! Слава которого впервые во всей полноте докатилась сюда именно сегодня. «Шталинград… Шталинград… Шталинград…» — триумфально шелестело вокруг него.
Как и всякий советский человек, в это грозное время Андрей прежде всего мечтал, думал о Родине, о фронте и войне. На фронт он помчался бы в любую минуту, лишь бы только ему разрешили! Но вместе с тем он вовсе не стыдился своей сугубо гражданской, далекой от орудийных взрывов и вспышек «катюш» профессии. Наоборот, понимал, какую должность занимает, как много от его работы зависит, гордился этим и чувствовал себя хотя и не фронтовиком, но тоже по-настоящему боевым солдатом Родины!