Отчий дом

И вдруг… Какой-то заблудившийся «джип» блохой выпрыгнул из-за холма. Это было так неожиданно, что никто из троих не успел хоть чем-то на это отреагировать. Открытая машина катила целиной, по-козлиному подпрыгивая, прямо на них. В машине сидели двое. Андрей и его спутники, внутренне собравшись, не ускоряя и не замедляя шага, пошли навстречу. Беспокоила Андрея не столько сама машина, сколько то, что там, дальше, за этой машиной. Кто и что еще вынырнет из-за холма? Голова воинской колонны? Сопровождение? Охрана?.. Однако черта близкого горизонта оставалась чистой. Тем временем машина резко затормозила и остановилась перед ними. В ней были маленький, сухонький, темнолицый водитель и рядом не по-японски массивный, толстый и грузный чин в полевой форме какого-то высокого ранга, судя по всему — генерал.

Несмотря на свою тучность, чин этот оказался довольно подвижным. Он резко встал на ноги и, горой возвышаясь над невысокой коробочкой автомашины, начал громко вопрошать: «Кто? Откуда? Кто разрешил?..» Оба корейца вытянулись, замерли и, подобно натянутым стальным струнам, закаменели, вперив узенькие глаза в высокое начальство. Гражданский «корреспондент» стоял свободно, отставив левую ногу. Слушал внимательно, с еле заметной улыбкой, не упуская тем временем из поля зрения волнистую линию близкого горизонта, из-за которого так никто больше и не появился.

Всласть накричавшись и не дождавшись ответа, толстяк разъярился еще больше, спрыгнул с машины и энергично пошел прямо на Андрея. «Приготовиться!» — тихо сказал Андрей, приветливо улыбаясь «начальству» слегка прищуренными глазами.

— Безобразие! Кто такие? Из какой час…

— Взять! — громче приказал Андрей, не спуская глаз с четкой линии горизонта.

Сбитый тяжелым ударом худенького корейца, генерал (предположение Андрея в дальнейшем подтвердилось) лежал на песке с завязанными назад руками, а водитель с руками, положенными на затылок, молча сидел за рулем, глядя на все это перепуганными глазами и чувствуя твердое и холодное прикосновение Андреева нагана на своей спине.

Из-за волнистой линии холмов над широкой пустынной ложбиной так никто и не появился.

Потом, когда уже все сели в машину, связанный генерал, как и раньше, рядом с шофером, а трое советских бойцов у них за спиной, генералу развязали руки и на всякий случай все-таки завели за спину, а ноги привязали к железному сиденью. Андрей, как умел, по-японски объяснил генералу, кто они, почему здесь оказались. По правде говоря, у него не было твердой уверенности, что его речь японцы поняли, потому что не откликнулись на нее ни жестом, ни словом.

Взятое ранее направление машина не меняла. Ехали дальше, держась вдоль японской линии фронта, параллельно течению реки.

Сразу же, как только выскочили на холмистый гребень, увидели: пустынным бездорожьем на север, в сторону реки, тянется рассредоточенными колоннами, петляя между барханами, японское войско — пехота, обозы, артиллерия на конной тяге, навьюченные караваны коней. И еще стайками, обходя холмы по ложбинкам, катили вооруженные велосипедисты.

Не приближаясь к этим колоннам, но и не отрываясь от них, машина некоторое время ехала по целине. Связанный генерал молчал, видимо все еще думая, что все это ему лишь снится. Водитель послушно вел машину туда, куда ему приказывали.

Лишь через час или полтора, чувствуя невероятное напряжение от опасности в любую минуту столкнуться с вооруженным противником, Андрей приказал постепенно сворачивать влево, и вскоре они снова двигались по знакомым местам, по которым еще вчера пробивались на восток.

Ехали они так, пока не начало смеркаться. Уже затемно, прижимаясь все ближе и ближе к реке, добрались до одной из заранее подготовленных переправ и подали условный сигнал.

Этот раскормленный японский генерал не был ни трусом, ни глупцом, был обыкновеннейший генерал не без гонора и чванства. Однако его так ошеломило это невероятное приключение с похищением на глазах у всего войска, так возмутило и подавило дерзкое поведение советских разведчиков, что он сидел все время молча и пробормотал что-то более или менее членораздельное лишь на следующий день, выразив протест и указав советскому командованию, что с генералами так обращаться непозволительно.

Потом генералу устроили нечто вроде пресс-конференции или, вернее, публичного допроса, с целью выяснить у него, что «забыли» и что собираются «найти» на монгольской и советской землях японские милитаристы.

Следует сказать, что этот самурай-толстяк держался мужественно, с достоинством, от едких вопросов как только мог увиливал, отвечал односложно, а то и вовсе отмалчивался, больше нажимая на «протесты» и какие-то международные регламенты относительно обращения с генералами.