Отчий дом

— Вот. Некоторый запас для чтения ты уже накопил. Читай. Раз, два, три раза… Каждый день. Сначала — чтоб в общем схватить содержание. Поняв, о чем идет речь, читай повторно, всматривайся, вдумывайся, вгрызайся глубже. Пока сквозь общее содержание рассказа не увидишь настоящую, нерасчлененную красоту естественного единения содержания и формы. До тех пор, пока не почувствуешь глубокое эстетическое наслаждение, пока не начнет произведение нравиться тебе в оригинале так, как может понравиться и увлечь рассказ Чехова. Только тогда раскроются перед тобой секреты красоты чужого языка, чужого мира и глубинное содержание каждого иероглифического знака.

С каждым днем он все глубже входил в эту «китайскую грамоту» и постепенно начал одерживать свои маленькие, не очень заметные, но ежедневные победы над языком, иероглифами, над сопротивлением материала и, главное, над самим собою. Ощутил наконец вкус, радость понимания, радость открытия, уверенность в том, что осилит, вытянет.

В том году во время каникул, проведенных в Терногородке, — отпуск в институте ему дали короткий, всего один месяц, — Андрей помогал матери, в свободные минуты купался в речке, но чаще всего работал в поле, на уборке урожая. В том году урожай впервые на коллективном поле выдался по-настоящему обильным, буйным, и дорог был каждый рабочий человек. К тому же аванс на трудодни в виде свежего помола выдавался людям сразу же после работы, каждый день, тут же, в поле, и Андрей имел возможность заработать для матери какую-то малость муки и зерна, которая для нее, одинокой, вдобавок к ее собственному заработку будет составлять ощутимое прибавление на весь следующий год.

Всюду, где бы теперь ни находился, Андрей не разлучался с Лу Синем и Конфуцием. Эти небольшого формата томики, написанные странными, не виданными в Терногородке знаками, не прошли мимо внимания односельчан, как он ни прятал их от стороннего глаза. Они неизменно вызывали любопытство, удивление, а то и дружеские насмешки. И неудивительно. Ведь, наверное, с тех пор как существует Терногородка, люди столкнулись здесь с не известной никому «китайской грамотой» впервые… Читал, десятки раз перечитывал рассказы Лу Синя, афоризмы Конфуция, стихи Ли Бо, пока не начинало казаться, что вот «стерпелось — слюбилось» и что терпение и труд все-таки взяли верх.

За работой, за летним отдыхом на реке и в степи постепенно восстанавливалось душевное равновесие, а вместе с ним укреплялось здоровье, ощущалась бодрость, ровное настроение. И хотя образ Евы все еще стоял перед его глазами, заполняя собой каждый просвет между работой и учебой, все же становился с течением времени все менее реальным, превращаясь в нечто идеально-поэтичное, навеянное весенними соловьиными чарами. И чем больше углублялся он в учебу, тем ее образ реже и реже мучил его.

В последние дни пребывания в Терногородке, уже собираясь в дорогу, Андрей вспомнил своего гномика-«китайца», вспомнил не без некоторой приятности и с удовольствием подумал, что месяц отпуска не бесследно прошел также и для «китайской грамоты».

Осенью того же года Ева поступила в Алма-Атинский медицинский техникум: В этом ее поступке тоже была, конечно, какая-то своя закономерность, хотя Еве и казалось, что произошло это совершенно случайно. Просто подвернулась под руку газета с объявлением о приеме в высшие и средние учебные заведения, бросилось в глаза, чем-то заинтересовало именно это — о приеме в медтехникум. Из МТС ее отпустили с хорошей характеристикой, чем сумели помогли, а экзамены оказались на удивление легкими. Теперь у нее была хоть небольшая стипендия. При техникуме было общежитие, и она имела возможность подработать, дежуря в городской больнице то ночной, а то сменной — раз в три дня — санитаркой.