Отчий дом

Крест она поставила как последнюю дань отцу, потому что всегда чувствовала: совершив акт отречения от сана ради детей, в душе отец остался человеком верующим. И она, неверующая Ева, постоянно чувствовала какую-то свою вину перед отцом. И каждый раз, когда изредка навещала могилу отца, пока жила в степи, и потом, значительно позже, когда на месте центральной усадьбы сверкал среди яркой зелени большой белый город, а вокруг возвышались буровые и нефтяные вышки, она всегда мысленно повторяла: «Спасибо вам, отец, что вы сделали все, что смогли, чтобы облегчить нам, детям вашим, путь в новую жизнь. Спасибо, и простите…»

Он, как это оказалось в конце первого года учебы, знал уже немало. Например, то, что «китайская грамота» у специалистов называется синологией, что в изучении восточных и европейских языков, по сути, ничего общего. Кроме, конечно, одного — присутствия у изучающего глубокой заинтересованности, любви к делу, огромного трудолюбия. Низенький, сухощавый гномик с голым розовым теменем и густым, как у цыпленка, пушком на висках и затылке, иронично поглядывая из-за стеклышек пенсне холодноватыми, узенькими и по-восточному продолговатыми глазами, не очень надеясь на то, что из его ученика выйдет толк, с самого начала, с первого же иероглифа, посоветовал прежде всего думать о любви к делу и большом трудолюбии. Последнее Андрей понимал и, в конце концов, умел. А вот как можно любить дело, которого не знаешь и не понимаешь? «Ничего, — холодно улыбнулся гномик, прозванный студентами еще «китайцем» и «Чан Кайши», — ничего. В мои времена, знаете, еще до Октябрьской революции, женились не по любви, а по родительскому велению. Дескать, стерпится — слюбится… Кто его знает, может, в данном случае будем иметь дело именно с таким случаем».

На самом деле гномик был не «Чан Кайши», даже не китайцем, а старым профессором-синологом, большим специалистом своего дела. Вдобавок ко всему он обладал крепким характером и железной системой, положенной в фундамент учебного процесса. Система эта состояла из нескольких афоризмов и называлась у студентов старших курсов: «Так говорил Заратустра». В силу того что у студентов никакой подготовки, а тем более симпатии к синологии не было, система начиналась с уже упоминавшегося «стерпится — слюбится». Вторая ступенька — «терпение и труд все перетрут», третья — «желание и последовательность — от простого к более трудному», четвертая — «воловье упрямство» и пятая — «учись работать самостоятельно»…

Ближе к концу первого года к общей системе прибавился еще один афоризм: «Идти к знанию китайской грамоты (читай — языка) от знания и любви к тысячелетней культуре китайского народа».

Была у «китайца» и своя методика. Она тоже была до гениальности простой: идти вперед только тогда, когда твердо усвоил предыдущее. Стучащему да откроется. Верь в свои силы, потому что сомнение разъедает человека, как ржавчина железо. И помни правило великих писателей: ни дня без строчки.

К студентам-первокурсникам «китаец» относился с почти презрительным равнодушием. Смотрел как на безликую массу. Обращал на кого-нибудь внимание не скоро и не просто, лишь тогда, когда человек заметно продвинется вперед в штурме «китайской стены».

К Андрею он пристальнее стал приглядываться еще в конце первого года. Парень привлек к себе внимание старика, казалось, не столь уж и существенным достижением — умением старательно и красиво чертить иероглифы. По правде говоря, тогда это даже удивило неопытного парня, он еще не знал, что один и тот же иероглиф может обозначать кроме основного еще какие-то понятия. Свое внимание к студенту гномик выразил не похвалой. Он просто решил перевести парня на следующую ступеньку своей методической схемы.

— Настоящие писатели, — сказал он, — придерживаются двух законов в своем труде: а) ни дня без строчки и б) каждый день открой для себя хоть один из секретов мастерства. Первое понятно. Второе нуждается в объяснениях… Ты берешь самую лучшую вещь, принадлежащую кому-то из любимых твоих писателей, и начинаешь читать. Читаешь в первый, во второй, третий, наконец, в десятый… двадцатый раз… до тех пор, пока она не перестает тебе нравиться, надоедает и ты даже начинаешь замечать те нити, которыми она сшита…

— Ну, — недоверчиво улыбнулся на это немного уже напрактикованный Андрей, — не так просто обнаружить, скажем, у Чехова эти «нити», хоть сто раз перечитывай.

— А все же чем-то они сшиты, даже у самого Чехова! Первое правило — обязательное правило, применяется оно просто. А вот второе в нашем деле применяется наоборот. И результаты его применения должны быть противоположными. Вот.

«Китаец» вручил Андрею небольшой сборничек рассказов Лу Синя в оригинале.