Отчий дом

Когда же у мамы не было времени или она была чем-то озабочена, он и сам мог часами «перечитывать» книжку, безошибочно повторяя любимые стихи, делая вид, что читает на самом деле, даже пальцем под строчками проводя, и мама с тех пор не боялась оставлять его дома одного, твердо зная, что он уже не оторвется от книжки.

«Читая» и рассматривая рисунки, Андрей порой даже принюхивался к книжке. И она в самом деле пахла для него как-то особенно, остро и приятно. Андрей и теперь, в свои шестьдесят, стоит ему лишь немного сосредоточиться, сразу же и вспомнит тот ее неповторимый запах, хотя держал он ее в последний раз в руках, наверное, более сорока лет назад. Разумеется, книга эта, как он ни любил ее и ни берег, все-таки исчезла. Исчезла так, что он и не помнит, как именно. И ему, когда вспоминал о ней, очень хотелось приобрести такую же, перелистать ее страницы, рассмотреть новыми, теперешними глазами. Однако, как ни старался, ни разу за все эти годы не попалась ему на глаза первая и потому самая милая книга его детства, с которой он не разлучался до пятого класса. До того года, когда встретилась на жизненном пути Андрея учительница Нонна Геракловна и познакомила его с полным «Кобзарем» и с избранными томами Пушкина и Лермонтова, вывела его на широкие, необозримые просторы отечественной и мировой поэзии, с тех пор навсегда ставшей для него великим праздником души. Любовь к стихам так и не стала главным делом его жизни, профессией, хотя он и был автором многих литературоведческих, научных исследований творчества выдающихся, преимущественно восточных, поэтов.

Во многом, начиная с имени и отчества, учительница Нонна Геракловна резко выделялась из среды учителей не только терногородской семилетки, но, наверное, и всего района. Вспоминая о ней, люди чаще всего прибегали к известному русскому выражению «не от мира сего». Первое время она и Андрею тоже казалась какой-то странной. И привыкал он к ней не легко и не просто. Отпрыск потомственных преподавателей классической гимназии, она и сама стала преподавателем единственной на всю большую южную округу «классической» гимназии, основанной после девятьсот пятого степными пшеничными магнатами в их волостной столице Терногородке. И в гимназии, и в дальнейшем уже в советской семилетке Нонна Геракловна была преподавателем французского языка. Почему именно французского здесь и в такое время, когда почти повсеместно в школах преподавали немецкий? Да просто потому, что на весь район при основании семилетки в начале двадцатых не осталось ни одного человека, который бы знал и мог преподавать иностранный язык. А она, Нонна Геракловна, знала и могла. И не какой другой, а французский.

В течение добрых двадцати лет Нонна Геракловна обучала в Терногородке французскому языку детей всех классов. Обучала старательно, вкладывая в это обучение все свое умение и талант. А вот выучила по-настоящему за все это время только двоих. Один из этих двоих стал генералом и, так и не воспользовавшись своим знанием языка, погиб в конце войны, еще довольно молодым, где-то в Восточной Пруссии, вторым был Андрей. Но опять-таки основное место в его жизни заняли совсем другие языки, о которых они с Нонной Геракловной даже и подумать не могли.

Видит ее сейчас так, будто она стоит здесь, рядом. Высокая, сухощавая, стройная. Лицо бледное, с острыми скулами, нос ровный, короткий. А глаза большие-пребольшие, зеленовато-голубые, строгие и холодные. Молчаливая, суровая, кажется, постоянно недовольная кем-то или чем-то. И, возможно, поэтому как-то не очень тянулись к ней и преподаватели, и ученики. Она будто нарочно отталкивала от себя всех своей холодноватой строгостью. Да и одеждой, тоже всегда строгой, не по-сельски скроенной, темных или темно-серых тонов, в кружевных перчатках, летом в невиданной здесь широкополой шляпке с вуалькой, зимой в какой-то замысловатой шапочке с коротеньким черным перышком. Муж ее, низенький, лысый, всегда веселый, разговорчивый и весь какой-то круглый, толстенький, как бочонок, служил, сколько помнили в Терногородке, при всех властях начальником почтового отделения.

Взглянешь на эту пару и лишь головой покачаешь, подумаешь: как только живут такие под одной крышей? Неужели так же, как и на людях: он ни на миг рта не закрывает, а она и уст не разомкнет? А к тому же еще и бездетные. Но как там у них на самом деле складывалось, любопытные могли только догадываться. Потому что ни они ни к кому не ходили, ни к ним никто…