— Долго еще будем ждать? — Зойка зевнула. — Мне скучно в этик Ямках.
Даже издали было видно, что Кирилл нервничает. Он расхаживал туда и обратно, сунув руки в карманы, то и дело посматривал в ту сторону, откуда должна была прийти Маша. Потом резко махнул рукой, сорвался с места и зашагал к ним.
— Наверно, не сумела вырваться, — сказал Кирилл. — Бородатый черт не пустил. А мне он казался добрым.
И здесь Зойка не выдержала и выпалила:
— Многое в жизни кажется не таким, как оно есть!
Когда ребята проходили возле крайней избы с забитыми окнами, за ними увязались козы — коза и два потешных козленка, белые, с черными пятнами. Они мелко трусили за ребятами и, судя по всему, не собирались отставать.
— Что им нужно от нас? — спросила Зойка. — Кирилл, ты не знаешь?
— Не знаю.
— Видно, туристы их избаловали, — сказал Валера, — прикормили хлебом, как на море чаек. Отвыкли от травы.
— Наверно! — Зойка громко засмеялась, хотя ничего смешного Валера не сказал. — Жаль, что мы не захватили с собой хлеба.
Козы бежали за ними долго, с полкилометра, обходя большие валуны, чавкая по грязи и топи, которая скоро началась. Ребята шли по разбитой дороге, через кустарник, через заросли ольхи, осины и лозы, выбирая путь посуше. Наконец козы разочарованно помычали и отстали.
— Почетный эскорт покинул нас! — закричал Валера, и Зойка прямо-таки покатилась со смеху, а Кирилл опять промолчал.
Наконец Зойка не выдержала и спросила:
— Кирилл, тебе скучно, да?
— Откуда ты взяла? — Он продолжал идти вперед.
— А тебе нравится Александр Блок? — задала неожиданный вопрос Зойка.
— Нравится.
— Мне тоже. Очень лирический поэт. Как прекрасен его цикл «На поле Куликовом»! Вспомни, например:
Очень поэтично, правда?
Кирилл в знак согласия кивнул головой.
Между тем остров становился все уже, все ниже заросли лозы. С обеих сторон тускло блестела вода, густо поросшая у берегов камышом и осокой. Где-то поблизости рассерженно кричали чайки и суматошно летали над их головами. Все трудней было обходить топь и пробираться в высокой траве.
— Кирилл, а ты хорошо плаваешь, — сказала Зойка. — Не ожидала. Здорово мы утерли нос этим ленинградочкам, правда?
— Правда. — Через несколько минут Кирилл сказал: — Снимем кеды и пойдем дальше, к самой оконечности острова, или вернемся?
— Пойдем, — попросил Валера.
— А зачем? — вмешалась Зойка. — Мы ведь и так дошли чуть не до самой оконечности. Бедняги эти туристы, небось латают сейчас свои протертые штаны. И вообще, правда, Кирилл, в этой их палаточной жизни и беспрерывных хождениях по историческим достопримечательностям есть что-то жалкое?
— Нет, не правда! — Кирилл нагнал на лоб несколько глубоких морщин.
Зойка прикусила язычок и стала по-детски хмуриться и дуться — ну никак не скажешь, что она почти взрослая, какой показалась Валере во время купания.
Скоро они двинулись назад. Яркий румянец на круглых Зойкиных щеках как-то погас, потускнел, теперь она не задавала вопросов, а помалкивала. Зато Валера наговорился всласть. Кирилл слушал его и одобрительно покачивал головой. Наконец-то между ними установился полный контакт. Валера даже без досады, а с жалостью думал о Зойке, которая во что бы то ни стало хотела привлечь внимание Кирилла и понравиться ему, да, судя по всему, не очень-то получается у нее это.
Когда они снова проходили у Нарьиной горы и впереди был уже виден дебаркадер, Валера опять сказал:
— Ну, ребята, может, слазаем? Ведь невысокая-то, и не устали... Ну?
— Лезьте, если хотите, — Кирилл даже не замедлил шага.
Валера тронул Зойку за локоть и показал глазами на гору, но она покачала головой и сказала со слезой в голосе:
— Не хочу... Я лучше цветы пособираю... Папа просил... Засушим на память о Кижах. — Зойка отошла от них и тут же, возле дороги, стала рвать незабудки, ромашки, колокольчики и даже сурепку и конский щавель с длинными розовыми метелками.
ГЛАВА 16
Утром следующего дня Валера с отцом и компанией продолжали осмотр свезенных на остров изб. Говоря откровенно, второй раз Валера без всякой охоты бродил от избы к избе, разглядывая вышитые полотенца, старинные самовары, прялки, иконы. Вот если б рядом был Кирилл и можно было послушать его, обменяться мнением, поспорить, а то отец стал скупым на слова. Восторженность Лошадкина («Каждая изба здесь монументальна, законченна, красива, как резной терем...») сильно поднадоела. Наверно, интересно было б поговорить обо всем и с Женей, да он сегодня не пошел к избам, а остался возле церквей и с «Зорким» наготове терпеливо караулил чаек, ждал, когда они залетят с Онеги к кресту верхней главы Преображенской церкви, чтоб снять с ними.
Женя разговорился с местными плотниками у «курилки» — на грубой скамье, перед железной бочкой с песком, врытой в землю: только здесь разрешалось курить экскурсантам и рабочим. Женя не курил, а вот о чем-то горячо спорил.
Лошадкин окликнул его, когда они проходили мимо, спросил: