Особое назначение

— Управлюсь, — подняла на нее покрасневшие от слез глаза Галина Прокофьевна.

— Давайте лук нарежу, — предложила Дорис.

— Режь, — пожала плечами Галина Прокофьевна. — Ресницы не потекут?

— Почему? — не сразу догадалась Дорис.

— Плакать будешь, — хмуро пояснила Галина Прокофьевна. — Или вам, молодым, слезы лить не из-за чего? На все плюете?

Дорис ничего не ответила и взялась за нож.

— Что молчишь? — недобро глянула на нее Галина Прокофьевна.

— Молодые бывают разные, — не сразу ответила Дорис.

— А ты из каких же? — допытывалась Галина Прокофьевна.

Дорис молча пожала плечами.

— То-то и оно!.. — по-своему расценила ее молчание Галина Прокофьевна. — Лишь бы жить сладко! А не затошнит потом?

— Это вы о чем?

— Все о том же... — вздохнула Галина Прокофьевна. — Не угодили тебе здесь? В дальние края собралась?!

— Это куда же? — Дорис сделала вид, что не понимает ее.

— Не хуже меня знаешь... — усмехнулась Галина Прокофьевна. — И чего там потеряла?

— А сами вы? — осторожно спросила Дорис.

— Сравнила!.. Замужем ты?

— Пока нет.

— То-то и оно! Да вам теперь замуж сходить — все равно что в баню сбегать! Или как там она... В сауну! Не так, что ли?

— Бывает.

— Вот! А я с Гришей жизнь прожила! Разводиться? Было уже... Расходились мы из-за этой его блажи дурацкой. Я из больницы с сердцем своим не вылезала, он чуть в петлю не полез... Может, тебе и смешно это покажется, но жизни друг без дружки для нас нет. Вот и бейся головой об стену! — Галина Прокофьевна всхлипнула, вытерла слезы и вздохнула: — Он мужик. Ему и решать!

Дорис помолчала и спросила:

— Галина Прокофьевна, а почему у вас шлем кожаный на стене висит?

— Шлемофон, — строго поправила Галина Прокофьевна. — И ларинги. Гриша повесил. На память.

— О ком?!

— Да что ты?! — вскинулась Галина Прокофьевна. — Живой, слава богу! Это его шлемофон. Григория. Летчик он!

Дорис молча кивнула головой, боясь, что голос выдаст ее, как можно спокойней сказала:

— А я-то думаю, что это за самолетики на полке стоят!

— Да его это самолеты! Его!.. — чуть не в голос вскрикнула Галина Прокофьевна. — Летал он на них. Будь они прокляты!.. — И громко, взахлеб, не в силах больше сдерживаться, зарыдала.

Такого прокола за все годы службы у Лаврикова не было.

Довериться какой-то справке из ЖЭКа и не удосужиться съездить на место работы этого Спицына, поднять его личное дело, проверить все данные. Да узнай он тогда, что Спицын — бывший летчик, из военкомата бы не вылезал, изучил бы его послужной список от корки до корки, наизусть выучил бы номера частей и фамилии командиров, знал бы наперечет всех его дружков и недругов, все типы самолетов, на которых он летал! А теперь вот стоит перед столом Курнашова и боится поднять глаза.

Не он сообщил подполковнику эту новость, не ему было поручено перепроверить ее и подтвердить необходимыми документами, сделано это другими, а он явился по вызову, ждет приказаний, но подполковник, словно старшего лейтенанта нет здесь и в помине, углубился в лежащие перед ним справки. Выругал бы последними словами, все легче было бы! Но такого не дождешься! Никто еще не слышал, чтобы подполковник на кого-нибудь из подчиненных повысил голос. Майор Савельев тоже в упор его не видит! Сидит у стола рядом с Костровым и ждет, когда подполковник изучит документы. А мог бы посочувствовать. Как ни крути, а вы мой непосредственный начальник, товарищ майор! Должны были подсказать ученику, как в таких случаях поступают. Но если честно, то бочку ему катить не на кого! Сам кругом виноват! Учили, дурака, не один раз: проверь, перепроверь, подтверди независимыми друг от друга информациями, еще раз проверь и только тогда докладывай. Так нет! Получите справочку: инженер-электрик объединения «Птицепром». А он летчик! Бывший не бывший — роли не играет. Летать не разучился!

— Не стойте столбом, старший лейтенант! — услышал он голос подполковника. — Свет застите. Сядьте!

Лавриков был рад и этому — все-таки его заметили — и сел с края стола.

Курнашов еще раз перелистал сколотые машинописные листы, снял очки и, словно бы ни к кому не обращаясь, а на самом деле приглашая порассуждать сообща, сказал:

— Последняя его должность в ВВС — старший штурман полка. Отсюда, очевидно, и карты на письменном столе, и навигационная линейка. Так?

— По всему выходит, так, — согласился Савельев.

— Но после этого Спицын полтора года летал на линиях гражданской авиации. Пилотом. Полтора года! — Курнашов поднял палец, требуя внимания. — Потом переучивался, получил другую специальность, работал. Почему же теперь карты на его столе?

— Да... — задумался Савельев. — Шлемофон и ларинги — это понятно. Память! А вот карты... — И навигационная линейка! — напомнил Костров.

Савельев кивнул, давая понять, что не забыл об этом, и продолжал рассуждать вслух:

— Полетные карты летчики обязаны сдавать после каждого вылета. Кроме того, карты эти со всеми нужными обозначениями, с проложенным курсом. Работать над ними с линейкой? Не вижу смысла!

— Следовательно? — выжидающе смотрит на него Курнашов.