Особое назначение

— Стараются. — Хасан вытер рот ладонью и встал. — Ложись на дно и пузыри не пускай — сгоришь!

— Кого учишь?!

Хасан пожал плечами, отодвинул пустую кружку и пошел к двери. Человек в реглане вынул из кармана пачку «Казбека», закурил, проследил через окно, куда направился дворник, и, убедившись, что он вошел в ворота дома, кинул на стол смятую трешку, надвинул на лоб фуражку и вышел из пивной.

У вокзала он сел в такси и велел везти себя на Петроградскую сторону, к стадиону у Тучкова моста. Там он расплатился, потолкался у касс среди болельщиков, ожидавших начала футбольного матча, но на стадион не пошел, а направился через мост на Васильевский остров. Вскочил на ходу в трамвай, проехал несколько остановок, на Среднем проспекте, тоже на ходу, соскочил, свернул на боковую улицу и через проходные дворы вышел на Косую линию. Пройдя два-три дома, увидел вывеску «Чебуречная» и поднялся наверх по ступенькам.

— Регланчик разрешите? — услужливо потянулся к нему гардеробщик.

— Мне папирос.

— Тогда вот сюда. — Потеряв всякий интерес к гостю, гардеробщик кивнул на дверь туалета.

В туалете, у входных дверей, сидел на низеньком стуле у ящика для чистки обуви потрепанный человечек со стертым лицом. На тумбочке под зеркалом лежала начатая пачка «Беломора», на блюдечке поблескивали несколько монет. Человечек жевал чебурек, вытирая ладонью жир на подбородке.

— Не разрешается в верхнем, гражданин, — не поднимая головы, заметил человечек.

— Протри глаза, Шпунт! — негромко сказал человек в реглане.

— Тихонька! — ахнул Шпунт и зажал рот ладонью.

— Пикни еще у меня! — оглянулся на дверь Тихонька. — Пацан к тебе не залетал?

— Был, был... — закивал Шпунт. — Если объявишься, велел передать: к Хряку не ходи. Топай к Маньке-барыге! — И, неожиданно остро блеснув глазами из-под нависших бровей, спросил: — Адресок знаешь?

Тихонька сунул в карман реглана руку и шагнул к Шпунту.

— Ты что?! — вжался тот в стену. — Господи спаси... Ты что, Коленька?!

— Продался? — сузив глаза, смотрел на него Тихонька. — Я тебе покажу адресок! Кровью умоешься!

— Да чтоб я... Да ни в жисть! — прижал обе руки к груди Шпунт. — Бога побойся... Кому я такой нужен? Чего вижу? При параше сижу. — И захихикал: — В зоне при параше, на воле при параше! Такая, видать, моя доля!..

— И сдохнешь в сортире! — пообещал Тихонька. — Ты меня знаешь, Шпунт! Заложишь — хана!

Смерил взглядом притихшего Шпунта, повернулся и вышел.

Уже стемнело, когда Тихонька подошел к дому на Охте, где проживала скупщица краденого Мария Филимонова, которую все ее клиенты называли не иначе как Манька-барыга. Моросил мелкий сентябрьский дождь, кругом было пустынно, но Тихонька на всякий случай прошелся раз-другой по противоположной стороне улицы, постоял у киоска с газетами и, не заметив ничего подозрительного, пошел к дому.

Манька-барыга обитала в бывшей дворницкой, и это ее вполне устраивало: отдельный вход, соседей никаких, принимай товар и не бойся чужого глаза. Манькины хоромы были видны из-под арки ворот, и Тихонька, встав у стены, долго раскуривал папиросу, поглядывая на окна полуподвала. Сквозь плотно задернутые ситцевые занавески пробивался свет, слышалась музыка: играло радио.

Тихонька кинул под ноги недокуренную папиросу, подошел к обитой войлоком двери и постучал.

— Кого бог дает? — послышался из-за двери женский голос.

— Открывай, Маня, — негромко сказал Тихонька. — Свои.

Дверь приоткрылась. Увидев Тихоньку, женщина охнула, испуганно или радостно — не понять: и то и другое было в ее вскрике. Тихонька отстранил ее и шагнул через порог. Комната была перегорожена надвое цветастой занавеской, она была полузадернута, и за ней виднелась спинка кровати с горой подушек. В передней половине стояли круглый дубовый стол и гнутые венские стулья, у стены — тоже дубовый, под потолок, шкаф, на буфете выстроились в ряд, строго по росту, мраморные слоники.

Тихонька, прищурясь, оглядел комнату и отдернул занавеску. За ней стоял улыбающийся Колька.

— Ну, пацан... — осевшим вдруг голосом сказал Тихонька. — Здоро́во!

Колька хотел ответить, но только глотнул слюну и ткнулся головой в плечо Тихоньки.

— Что ты... Как маленький!.. — Тихонька не замечал, что и сам прижимает голову Кольки к груди, а заметив это, устыдился своей слабости и несильно ударил ладонью по Колькиному лбу, отстраняя от себя. — Что молчишь? Язык проглотил?

— Я говорил!.. Я говорил!.. — выкрикнул Колька.

— Чего ты говорил? — засмеялся Тихонька. — Кому?

— Хряку говорил! — кричал Колька. — Что сорвешься ты!

— Тихо, тихо... — успокоил его Тихонька и, опять притянув к себе, неловко взъерошил ему волосы: — Эх ты, Полетайка!

Скинул с себя реглан, снял фуражку, бросил на стул и обернулся к стоящей у двери Маньке:

— Прибери. И сменку мне приготовь. Пальтишко какое-нибудь и на голову. Выпить у тебя есть?

— Чуток осталось. — Манька вынула из буфета початую бутылку.

— Смеешься? — Тихонька полез в карман, сунул ей десятку: — Беги в магазин!

— Сейчас! — засуетилась Манька. — Я мигом!