Особое назначение

Теперь на эту тумбу взгромоздился Женька и, придерживаясь одной рукой за вывеску, а в другой сжимая помятую гимназическую фуражку без герба, митинговал перед длинной очередью, которая выстроилась в булочной напротив лабаза.

В очереди стояли молчаливые женщины, привыкшие с весны семнадцатого к любым митингам и ораторам, но попадались подростки, и к ним-то была обращена Женькина страстная речь.

— Среди свиста пуль и грохота орудий, среди орошаемых кровью полей, среди развалин, среди слез рождается обновленное человечество!..

Женька перевел дух. Двое малышей-погодков, брат и сестра, смотрели ему в рот. Белоголовые, голубоглазые, с веснушками на курносых носах, они держались за подол материной юбки и терпеливо ждали, когда опять заговорит этот то ли большой мальчик, то ли маленький дяденька с блестящей пряжкой на ремне и такими же веселыми пуговицами на рубахе. Рядом с Женькой, у тумбы, стоял угрюмого вида парнишка в больших, не по росту, сапогах и потертом картузе. Он слушал Женьку и поглядывал по сторонам. Ждал кого-то или охранял, не поймешь.

Степан и Санька появились неожиданно. Перемахнули через соседний забор — видно, бежали огородами. Степан придержал рванувшегося вперед Саньку, неторопливо подошел к лабазу, отодвинул плечом парнишку в картузе и, сунув руки в карманы, остановился перед Женькой.

— В терновом венце страданий восстает из праха новая Россия, и мы, юноши, должны быть достойны ее! — заливался Женька. — Единым путем нам идти к высоким идеалам добра, братства и просвещения! Я призываю...

— Передохни. Захлебнешься, — посоветовал Степан и легонько стукнул Женьку ребром ладони под коленками.

Женька покачнулся на тумбе и пропахал бы носом по булыжной мостовой, но Степан подхватил его за ворот, поставил на ноги и сказал:

— Проваливай отсюда.

— Я не понимаю... — растерялся Женька. — Давайте будем лояльны!

— Чего? — переспросил Степан.

— Будем уважать друг друга! — храбрился Женька. — Я делегирован к вам группой учащейся молодежи. Мы протягиваем вам руку!

— Тебе сказано: проваливай, а то ноги протянешь! — Санька вынырнул из-под локтя Степана, размахнулся, но парнишка в картузе перехватил его руку.

— Контру защищаешь?! — вырывался Санька. — Ну, Кузя, получишь!..

— Они за революцию, за молодежь! — оттолкнул его Кузьма и обернулся к Степану: — Ты послушай.

— Слыхали! — сплюнул Степан. — Единым путем, говоришь, гимназер?

— Единым! — подхватил Женька.

— Забыв прежние распри и разногласия. Рука об руку!

— Под ручку, значит... — подытожил Степан. — И куда идти?

— Не понимаю вопроса, — пожал плечами Женька.

— Идти куда нам, спрашиваю! — повысил голос Степан. — Путем этим твоим?

— А-а! — обрадовался Женька. — В светлое завтра России! Мы встретим его во всеоружии. Создадим свои Цеха культуры. Будем коллективно посещать театры, выставки, организуем здоровые игры...

— Будут сейчас тебе игры! — пообещал Санька и опять было сунулся вперед, но Степан оттер его плечом и спросил:

— У тебя батя кто, гимназер?

— У меня? — удивился Женька. — Врач. А какое это имеет значение?

— Доктор, значит... — Степан упорно не желал изъясняться Женькиным высоким слогом. — «Дышите, не дышите... Скажите: «А-а...» Платите деньги». А у него вот, у Саньки, отец без работы, мать с утра до ночи над чужим бельем спину гнет.

— Но какое отношение это имеет... — попытался возразить Женька, но Степан перебил его:

— Может, мне с тобой под ручку разгуливать? Я с тринадцати лет своим горбом хлеб зарабатываю! Ты кому пришел красивые слова говорить? Им?! — Он обернулся к очереди и увидел Глашу. Она только что подошла и остановилась рядом с тетей Катей и женщиной в темном платке.

Женщина погрозила Степану пальцем, он отмахнулся и крикнул:

— Иди сюда, Глафира!

Глаша нерешительно повела плечом, а тетя Катя поджала губы и заметила женщине в платке:

— Твой-то, поперечный... Раскомандовался!

Женщина в платке не ответила, только вздохнула, а тетя Катя сердито обернулась к Глаше:

— И не вздумай ходить.

Глаша перекинула косу за спину и пошла к лабазу.

Лицо у тети Кати покрылось пятнами, женщина в платке покачала головой и беззлобно сказала:

— Все они поперечные...

Глаша остановилась у дверей лабаза, кинула быстрый взгляд на Женьку и спросила:

— Звал, Степа?

— Звал, — буркнул Степан и крикнул Женьке: — Вот! Попробуй скажи ей... А ты знаешь, что она...

— Не надо, Степа... — быстро сказала Глаша.

— Надо! — жестко ответил Степан, и на скулах у него заходили желваки. — Без отца с матерью она росла. Подкинули добрым людям: кормить было нечем! Ты небось про подкидышей только в книжках читал? Вот, смотри!..

Глаша метнулась к нему, серые глаза ее потемнели, она закусила губу, вскинула голову, хотела что-то сказать, но не смогла, задохнулась от обиды и гнева, повернулась и медленно пошла вдоль улицы мимо очереди у булочной, мимо домишек с подслеповатыми окнами, мимо серых от дождей, покосившихся заборов, и было видно, как опустились у нее плечи, сгорбилась спина и, наверно, потому такими длинными казались руки.