– Да кто ж его знает. – Акио пожал плечами: – Я же говорю, странный он парень, его не поймешь. Может, у него какое дело и было. Я к нему потом ездил пару раз на Сакусиму в гости, разговорился с его соседкой, так она мне рассказала, что Камата вроде дружил одно время с ее дочкой, так что она даже забеспокоилась: мало ли что, дочка-то еще совсем сопля, в средней школе учится. Но, говорила, ничего такого, милый, мол, молодой человек, вежливый, так что она постепенно успокоилась, а однажды он возьми и подари ее дочке щенка сиба-ину: мамаша, правда, не особенно обрадовалась, потому что у них уже была точь-в-точь такая же собака, только старая, но разрешила оставить, не отнимешь же у ребенка подарок, к тому же живое существо. Так вот… через пару дней их старая собака ни с того ни с сего выбежала на дорогу и попала под машину, так что сразу насмерть, только завизжать напоследок успела. Тетка эта, сказала, так перепугалась, что чуть не на следующий день поехала в Нагоя в святилище Ацута-дзингу молиться богине Аматэрасу[155] и покупать защитные талисманы, хотя сама и не верующая. И дочке своей запретила с Каматой разговаривать – мол, поклонилась при встрече и дальше пошла, нечего навлекать на себя людские пересуды. Собаку, правда, они оставили, я ее видел издали: обычная сиба-ину, на лисицу немного похожа, только что хвост колечком.
– И вы думаете…
– Да ничего я не думаю! – Акио нахмурился. – Дура эта тетка, и все тут. Ей бы Камате спасибо сказать, а она помчалась просить защиты от злых духов, хотя сама ни в каких таких духов не верит. Да и не злые же духи затащили ее старую псину под колеса! Ээ, да правильно говорят, если человек родился дураком, то сколько лет ни наберет – ума у него не прибавится. Жалко, ее в этом храме какой-нибудь петух не клюнул!
Александр задумчиво посмотрел на баклана: тот, не обращая внимания на людей, преспокойно дремал на своем камне, взъерошив грязные перья. Александр достал из кармана пару взятых из дома печений и протянул Акио.
– Спасибо! – Акио взял одно, развернул и, откусив небольшой кусочек, стал неторопливо жевать. – Знаешь, моя Томоко иногда рассказывает всякие истории из своих книжек, мол, Акио, да как же ты вот такого-то не знаешь, да вот такую-то не читал, да как же ты вообще так живешь, Акио. Вот только с чего это я обязан знать, что там такой-то или такая-то понавыдумывали, и пусть они попробуют выдумать такое, чего не бывает в обыкновенной жизни! – Он сунул в рот остатки печенья и отряхнул руки от крошек. – Так что если хочешь знать, что я думаю, то я думаю, есть такие люди, которые все время оказываются не там, где нужно, – ну или наоборот, это как посмотреть, и попадают в разные такие истории, вот и все.
– Соо нан дэс ка… – Протянул Александр.
– Он когда сюда приехал, первым делом попросил ему кладбище показать: у нас их всего два, и могилы там в основном старые, остров-то маленький. Ну, я отвел его на то, что отсюда поближе, к Тэннояма, так он долго там ходил, читал имена на камнях и сотобах[156], как будто интереснее этого и быть ничего не может, а потом еще взял метелку и весь сор с могил прибрал.
– Может быть, у него кто-то из родственников здесь похоронен?
– Ага, – рассеянно отозвался Акио, бросил взгляд на дремавшего на камне баклана, отвернулся, сунул руки в карманы и побрел в сторону дороги. – Воняет здесь тухлой рыбой, сил нет. Может, и похоронен кто, я не стал спрашивать. У меня, амэрика-дзин-сан, на этом кладбище прадед лежит. Я его еще живым помню: я-то был мелкий, только в школу пошел, а он был совсем уже древний старик, сморщенный весь, как маринованная слива, и примерно такого же цвета. Вообще-то, у него и характер был как у маринованной сливы: на всей Химакадзиме, а может, и во всей Нагоя не найти было такого сварливого старого говнюка, как мой прадед, все ему было не так, целыми днями он ни хрена не делал, только сидел на кухне с газетой, ругал политиков да помыкал моими предками, а когда я подворачивался ему под руку, мог дотянуться и ущипнуть за плечо или за щеку, да обязательно так, чтобы остался синяк. Такая был сволочь. Помер он, немного не дотянув до ста лет и пережив моего отца, которого в сорок хватил инфаркт, – сказать по правде, денег на его похороны ушла уйма, чуть не все материны и бабкины сбережения, но как закопали его прах в землю, так и забыли: кому придет в голову навещать после смерти засранца, который при жизни успел всем осточертеть?
Они прошли вдоль живой изгороди и, отыскав в ней просвет, вышли на дорогу, не став продираться на этот раз через густые заросли.