Оно начало оплывать, меняя очертания, походя на тесто, вываленное пекарем на стол, а сквозь размытые черты Эрики проступало другое лицо, мужское. Леона помнила это лицо, это был Арман. Но ведь Эрика не была Арманом, это точно. И, завизжав от совершенно ледяного ужаса, Леона перескочила через неподвижное тело Эрики, в два шага достигла двери и распахнула ее.
"Бежать", — колотилось вместе с ударами сердца.
Оказавшись во дворе, Леона бегом бросилась к воротам, страх подстегивал ее, заставляя переставлять вмиг ослабевшие ноги. Но ей продолжало везти: ворота тоже открылись легко, стоило на них навалиться всем весом. Леона ожидала, что окажется на дороге, но вместо этого уперлась в полупрозрачную стену. Она казалось очень тонкой, как стенка мыльного пузыря, но почему-то не лопалась. Только постоянно бралась разноцветной рябью.
Леона остановилась. Вот теперь стало совсем страшно. Что это такое?
Но на раздумья времени не осталось и, выбирая из двух страшилок меньшую, Леона решительно шагнула вперед, быстро погружаясь в "мыльный пузырь", ожидая, что он будет такой же мокрый наощупь. Но пузырь обманул. Прикосновение его оказалось похожим на щекотку от перышка, Леона невольно хихикнула, продолжая шагать… И наконец очутилась на дороге, самой обычной, рыжей от высохшей глины, в рытвинах и кочках. С одной стороны дорога уходила под своды деревьев, а с другой — огибала небольшой, поросший низким кустарником холм.
"Я должна у кого-то узнать, где мои родители", — решила Леона.
И побежала в сторону холма, то и дело оглядываясь. Ей все мерещилось, что сейчас Эрика схватит за руку и потащит обратно, а потом и дядюшка вернется. Что тогда будет — об этом даже думать страшно. Солнце припекало затылок, а Леона, подобрав длинные полы платья, трусцой бежала по дороге. И никто ее не остановил.
Она остановилась только тогда, когда совсем запыхалась. День стоял теплый, но от пробежки сделалось жарко, хотелось пить. Стоя посреди дороги, Леона беспомощно озиралась по сторонам: где-то за спиной остался дом, где она жила с Эрикой и дядей Орнеллом, впереди дорога ужом вилась меж низких холмов, кое-где поросших редким лесом. Лес этот, спускаясь с пологих склонов, становился гуще, темнее. Под густыми кронами царила тень.
"Мне нельзя в лес", — подумала Леона.
Еще раз осмотревшись, она в отчаянии подумала и о том, что вот бы хорошо кого-нибудь встретить — но кого встретишь в этакой глуши? Было бы хорошо найти чей-нибудь дом, постучаться туда и попросить, чтобы отвели к папе и маме… Но домов поблизости тоже не наблюдалось, за исключением того, возвращаться в который она не планировала.
И Леона понуро побрела дальше, сердито сопя и совершенно не зная, что делать дальше. Пить хотелось все сильнее, но она была совершенно одна на дороге. И позади, и спереди дорога была совершенно пустынна.
Чтобы хоть как-то отвлечься, Леона попыталась думать о приятном: о том, как вернется домой, и как ее обнимет мама, как, скупо улыбаясь, отец погладит по волосам. Конечно же, они удивятся и расстроятся, увидев свою девочку заколдованной и такой большой, но все равно будут рады тому, что она вернулась.
Силы таяли, как воск над огнем. Леона натерла ногу, вспотела и очень устала. Но в тот миг, когда она уже решилась сойти с дороги и немного отдохнуть под ближайшим деревом, ее сзади окликнули.
— Льесса?
Голос не принадлежал ни Эрике, ни дяде Орнеллу, но Леона все равно насторожилась: совсем недавно на дороге не было никого. Откуда ж взялся этот человек?
Но убегать было глупо, все равно догнал бы, и Леона остановилась и обернулась. Действительно, по дороге, отставая всего на каких-нибудь десять шагов, шагал незнакомый мужчина. Он был хорошо одет, по мнению Леоны, и создавалось такое чувство, будто бы благородный льесс вышел на прогулку. Солнце золотило его светлые волосы, и льесс шел в одной сорочке, неся сюртук в руке.
Но доверия к нему все равно не было. Насупившись, Леона исподлобья рассматривала этого не пойми откуда взявшегося льесса. А он, беспечно размахивая рукой с зажатым в кулаке сюртуком, подошел совсем близко и остановился, с улыбкой глядя на Леону. Улыбка эта ей тоже не понравилась, потому что улыбался льесс широко и добродушно, а глаза оставались холодными и колючими.
— Добрый день, — сказал он, — что делает уважаемая льесса одна, в такую жару и посреди пустынной дороги?
Леона пожала плечами и ответила первое, что в голову пришло:
— Гуляю, льесс. А вы что здесь делаете?
Он беззаботно рассмеялся.
— Я тоже гуляю, представляете?
А потом пристально глянул на нее, да так, что от взгляда этого пробрало до костей.
— Могу я узнать ваше имя? — спросил он серьезно.
Леона назвала себя.
— Очень приятно, — сказал льесс, — а я — Кронн. Не хотите ли составить мне компанию?
Она не хотела. Этот… Кронн ей определенно не нравился, хоть Леона и не могла толком объяснить, почему. Возможно, виной тому был его колючий взгляд, а, возможно, и то, что он постоянно с беспокойством оглядывался, как будто опасался, что еще кто-нибудь объявится на пустой дороге.