Оракул выбирает королеву

Арман задумчиво потеребил свой амулет и ничего не сказал. От амулета по коже расходилось тепло, приятное такое… Чтобы это могло означать? Он не знал. Возможно, что Витте на самом деле было не так уж и плохо в ее замкнутом, отгороженном от всех мирке?

Он посмотрел на Витту, которая от принятой настойки почти уснула. Знать бы, может она думать? Понимает ли, где находится? Арман осторожно взял сестру за руку, и она даже не вздрогнула, как будто и не поняла, что к ней прикоснулись.

— Витта, — позвал тихо, уже ни на что не надеясь, но прислушиваясь к собственным ощущениям.

Амулет Меркла… Ну хоть что-то можно почувствовать?

Ничего. Снова ничего. Все то же равномерное тепло по коже, и усталость, опустошение в душе.

— Следи за ней хорошенько, — на прощание сказал Арман сиделке и вышел прочь.

Наверное, он слишком устал, потому что вдруг начало казаться, что Меркл сделал вовсе не то, что обещал… Но — во имя господа — чего можно хотеть от несчастной Витты? А если не доверять больше Мерклу, так что ж его, в пыточную? Единственного старого друга?

— Ваше величество, — его догнал Сильен, бодрый и свежий, как огурчик с грядки, — ваше величество, вот тут… надо бы подписать несколько важных приказов. Как вы и просили, я подготовил… Насчет сообщения между ярусами.

Арман с трудом встряхнулся. Нет-нет, Мерклу все-таки нужно доверять, ведь он рядом всю жизнь, а молчал оттого, что Королева наложила заклинание…

— Пойдем, я почитаю.

И они пошли в рабочий кабинет. Нужно было заниматься делами, потому что Арман Линто стал королем. К сожалению, его никто не спрашивал, хочет ли он, готов ли. И часы полетели, сливаясь в дни. А маги-поисковики по-прежнему утыкались в барьер, который заклинание не могло преодолеть, и Арман так и не узнал, где прячется Брант.

* * *

Порой Арману казалось, что его посадили в стеклянную бутылку, натолкали поверх блестящей мишуры, а горлышко заткнули пробкой, чтоб не сбежал. Дворец — воздушный, со множеством окон, дверей, входов и выходов вдруг стал местом, откуда не выбраться, как ни дергайся, как ни бейся головой в стекло. Каждый раз, как Арман планировал заняться поисками лично, обязательно находились неотложные дела, которые нельзя было перенести или отменить. Да и вообще, видано ли, чтоб король шлялся неведомо где, оставив корону на подушке из синего бархата?

— Вы предпринимаете все, что можно, — успокаивал Сильен, несколько фамильярно похлопывая по плечу, — посмотрите, маги поддерживают активированное заклинание поиска. Если ваш секретарь объявится вне купола, они сразу засекут его местоположение, и сразу же вам доложат. Не стоит переживать.

— Вдруг с ней… что-нибудь случится? Вдруг они ее убьют?

Арман задавал этот вопрос раз за разом, и ему было наплевать, что Сильен уже морщится от упоминания о Леоне Кьенн.

— Не убьют, не беспокойтесь, — отвечал Первый министр, — полагаю, они держат льессу Риквейл в заложниках именно для того, чтобы выторговать у вас помилование, когда у них уже не будет возможности отсиживаться.

— Кьенн, — сквозь зубы поправил Арман, — маркизы Риквейл больше нет, она умерла…

И невольно добавил про себя: я ее убил. Ну а как иначе?

По ночам по-прежнему не спалось. Когда Арман вечером не принимал снотворное снадобье, то почти до утра бродил под запертыми дверями, за которыми денно и нощно несли караул маги-поисковики. Ему казалось — вот, еще чуть-чуть, и раздастся торжествующий крик. Но все было тихо, как в могиле.

— Вы себя загубите, — ворчал Сильен, — сколько можно? Да в конце концов, далась вам эта льесса. Ну что такого она для вас сделала, чтоб так изводиться?

Арман не отвечал, а сам думал о том, что Леона спасла ему жизнь, не единожды. А еще показала, как это, когда от одного взгляда сердце бьется быстрее, когда хочется простых прикосновений, ощущать рядом, знать, что это не рядовая интрижка, которая забудется через пару дней. Сильен недовольно поджимал губы. Арман понимал, что он хотел бы видеть короля совсем другим — сильным, волевым… хотя, собственно, на людях именно таким король и был. О том, что у Армана неспокойно на душе, знали только трое: Сильен, Меркл и Витта, которой он иногда рассказывал о том, что чувствует.

Потом к Арману пожаловал маркиз Риквейл, напросился на аудиенцию. Сидя на троне, Арман с неприязнью разглядывал бывшего мужа Леоны. Его раздражало буквально все: манера маркиза склонять голову к плечу, томная, слегка женственная улыбка, большие светло-карие глаза, русые волосы, длинные и старательно завитые щипцами, приятный баритон, который отчего-то царапал по нервам как наждачная бумага по стеклу.

"Это потому, что он так обошелся с Леоной, — решил Арман, стискивая подлокотники, чтоб не отвесить маркизу оплеуху. Но с собой надо было быть честным, и Арман начал думать и о том, что ему так хочется придушить холеного маркиза оттого, что тот спал с Леоной, прикасался к ее нежному телу… Да что там. Пощадил ее потому, что она была хороша в постели. Эти слова, сказанные когда-то Леоной, засели длинным шипом в сердце.