Оракул выбирает королеву

И — уж совершенно внезапно — болезненный удар в спину, в затылок — до искр перед глазами.

— Черт, — Арман втянул воздух. Приложило его знатно…

Однако — что случилось?

Он едва поверил собственным глазам: над головой темнел купол беседки, отовсюду лился яркий солнечный свет. Да его просто вышвырнуло из меморума.

— Ох ты ж, — пробормотал Арман, перекатился на бок. Все еще стискивая компас, уставился на линзу.

Происходило нечто странное. И, похоже, именно то, чего он подспудно опасался: отпечатка Вечной Королевы не оказалось в меморуме. Кто-то уже успел туда сходить, поймать отпечаток на себя и вернуться в мир живых.

Арман смотрел на компас и пытался сообразить, что делать дальше. Он понятия не имел, будет ли работать компас здесь, в то время как предназначен он был для меморума. Но что-то все равно надо было делать. Ругаясь сквозь зубы, Арман поднялся, затем, поддев силовой контур компаса, замкнул его на себя. Определенно, следующие пару дней он проваляется в кровати с дичайшей мигренью и судорогами. Но королевский, мать его, отпечаток надо было вернуть любыми средствами. Пусть даже и выпотрошить того, кто умудрился опередить королевского оборотня…

Под ребрами болезненно дернуло: на счастье, компас продолжал работать. И теперь медленно, неотвратимо тянул Армана туда, где застряла память Вечной королевы. Даже вне меморума компас работал, подстегивая, ускоряя, странным образом сжимая пространство.

Армана слегка тошнило, подкруживалась голова, но он, постепенно переходя на бег, добрался до прудика, где наслаждался жизнью Рекко, прошлепал прямо по воде к плантосу, схватился за узду. Забрался в седло и дал плантосу шекелей.

— Ну, пошел, пошел.

На границе сознания заворочалось восприятие магического создания. Арман впустил его в свои мысли, так Рекко поймет, что нужно следовать по зову компаса. Плантос, поднимая тучу брызг, выбрался на траву, расправил крылья — прозрачные, слюдяные, они тут же заиграли всеми цветами радуги. Это было красиво, очень. Но компас подгонял, и у Армана уже не осталось никаких мыслей, кроме одной: надо спешить. Надо схватить то тело, что присвоило отпечаток королевы. И надо это тело предоставить Оракулу. Тогда Витта останется жива, и все у нее будет хорошо… И они, наконец, встретятся.

— Льесс, вы куда? — донесся оклик Бранта.

Арман успел оглянуться через плечо: секретарь стоял у края лужайки, махал рукой.

— Сам не знаю, — крикну в ответ.

В следующее мгновение Рекко забил крыльями, обнося мелкие зеленые листики с ближайшей липы, и взвился в воздух.

* * *

Путь уводил в тень, туда, где серединные ярусы. Рекко уверенно взмахивал крыльями, устремляясь вниз, заставляя припасть к теплой, поросшей курчавыми листочками шее. За час они миновали королевский ярус, приблизились к следующему. Арман щурился на города, что раскинулись внизу. Сейчас был день, солнце висело точнехонько сверху, и на следующем ярусе уже было темновато, свет сочился только сквозь широкие трещины верхнего слоя земель. Он было думал, что — все, прибыли — но нет, Рекко проскочил в следующую трещину, ныряя еще глубже, туда, где еще темнее. И так, лавируя меж зависшими над Тенью осколками былого мира, все дальше от солнца, в жирный, неприятный мрак. Арман все же глянул на ручной хронометр: они были в пути уже три часа, давно перевалило за полдень. Любопытно, на котором ярусе осел тот неизвестный некромант, которого угораздило словить отпечаток Королевы? Ну не в Тени же, в самом деле? Да и жить там невозможно, твари, что живут во мраке, сожрут любого.

М-да. Там, в Середине, было темно и довольно холодно. Сквозь туман едва пробивались размытые контуры освещенных улиц какого-то города, куда уверенно летел плантос. Арман не любил темноту. Когда был мальчиком, ему постоянно казалось, что кто-то затаился в густой тени, и наблюдает, наблюдает… Он тогда от страха прятался под одеяло в своей маленькой кровати — и это вместо того, чтобы подойти, раздернуть в стороны портьеры и убедиться, что никого там нет. Но теперь, когда давно вырос — чего бояться? Ан нет. Проведя в подвалах Ее Величества несколько дней, в темных подвалах без всякой надежды, наедине с палачом и болью, Арман невзлюбил темноту еще больше. То, что было, не проходит бесследно… Ни для кого бы не прошло.