Оправдание Шекспира

Эту эпиграмму можно было бы поставить эпиграфом к любой ранней комедии Джонсона. Чтобы не быть голословной касательно пристрастия к тайнописи, приведу два красноречивых примера, из того же Бена Джонсона. Он иронически относился к тайномании, это поветрие представлялось ему модной дурью. В комедии «Лис, или Вольпоне» есть персонаж Политик-ли (Sir Politick Would-be – Якобы политик). Похоже, это наш знакомый граф Ратленд, путешественник, обожающий Италию, и знаток политических закулисных интриг в европейских странах (Ратленд до конца жизни получал письма от своих европейских агентов или от секретаря Томаса Скривена из Лондона о состоянии дел в европейских странах).

Сэр Политик-ли встречает в Венеции англичанина, и вот какой у них идет разговор:

ПЕРЕГРИН:

Да, вот еще. Шут Стоун умер. Знали Его вы?

СЭР ПОЛИТИКИЛИ:

Как же! Преопасный тип!

Насколько мне известно, получал

Из Нидерландов каждую неделю

Секретные депеши обо всем,

Что происходит в мире, в кочанах!

И тут же отправлял послам английским

В лимонах, апельсинах, абрикосах,

Еще и в устрицах, да ив других моллюсках.

ПЕРЕГРИН:

Секретные депеши? Чудеса!

СЭР ПОЛИТИКИЛИ:

Ей-ей, клянусь! Я сам тому свидетель:

Лакей, то бишь курьер переодетый,

Вручил ему секретное послание.

Депешей был большой кусок филе.

Ответ тотчас же был готов, начертан

Посредством зубочистки.

ПЕРЕГРИН:

Это странно.

СЭР ПОЛИТИКИЛИ:

Ничуть. Жаркое уложили так,

Что гость мгновенно прочитал депешу.

На то и код.

ПЕРЕГРИН:

Но, сэр, шут не умел

Читать.

СЭР ПОЛИТИКИЛИ:

Об этом распустило слух,

Для конспирации, его начальство.

Читал получше нас. Ума палата!

А сколько языков…

ПЕРЕГРИН:

Слыхал я, сэр,

Шпионами служили бабуины,

Народец, что соседствует с Китаем.

СЭР ПОЛИТИКИЛИ:

Да, да, конечно! Мамелюки эти

Играли во французских распрях роль –

Словами не опишешь… [64]

(Отмечу кстати, что Бен Джонсон высмеивает здесь не только секретную деятельность, шпиономанию, но и пристрастие сэра Политика к буффонаде точно того же свойства, что буффонада Аморфуса из «Празднества Цинтии». Ратленд был бароном Мюнхгаузеном своего времени. Так видел графа Ратленда Бен Джонсон. Да и сам Ратленд-Шекспир звал себя иногда шутом.)

В четвертом действии Политик-ли учит Перегрина:

СЭР ПОЛИТИК-ЛИ:

…Боже упаси

Делиться тайной даже и с отцом.

И коли врать, то очень осторожно.

Компании не всякой доверяйте.

Диалоги с Перегрином перемежаются бесконечными разглагольствованиями Политика об умопомрачительных проектах – он морочит голову, казалось бы, простаку Перегрину и, в конце концов, становится жертвой собственной галиматьи – Перегрин предает его осмеянию, использовав его собственное оружие. Бен не смог удержаться, всласть потешился над страстью Ратленда сочинять небылицы. Мы еще не раз остановимся на той или иной комедии Джонсона, где он отрицательно (в четырех – положительно) описывает своего главного соперника на роль первого поэта Англии.

Главная тайна Ратленда, как и Бэкона, для нас не в том, что они писали под общим псевдонимом, а в том, для чего была нужна ширма во второе десятилетие совместного творчества. И наверняка ее разгадка зашифрована где-то, и она найдется, ведь мы теперь знаем, что ищем и где искать. И знаем, что елизаветинцы были мастера шифровки.

Фрэнсис Бэкон в труде «О достоинстве и преумножении наук» (девять книг на латыни; труд вышел в свет осенью 1623 года одновременно с Первым Фолио) о драматической «поэзии» пишет: «Под именем же поэзии мы рассматриваем здесь только историю, произвольно воссозданную фантазией писателя… наиболее правильным и соответствующим сущности предмета является деление поэзии на эпическую, драматическую и параболическую» [65].

Далее Бэкон дает определение всем трем видам. Первые два вида в точности соответствуют историческим пьесам (эпическая или героическая поэзия) и комедиям Шекспира (драматическая поэзия, «для которой театр – это весь мир» [66].) «Параболическая же поэзия, – продолжает Бэкон, – это история, выражающая абстрактные понятия посредством чувственных образов… (Она) занимает выдающееся место среди остальных видов поэзии и представляется людям чем-то священным и величественным…» Из дальнейших слов очевидно, что в этот вид поэзии Бэкон включил мифы древних, басни Эзопа, притчи (притча Менения Агриппы, с помощью которой было прекращено восстание плебеев. Притча использована в «Кориолане»). И вот что он пишет дальше: «Вторая функция параболической поэзии… состоит в том, чтобы (как мы уже сказали) скрывать истинный смысл, особенно тех вещей, достоинство которых требует, чтобы они были скрыты от взоров непосвященных какимто покровом; и именно поэтому таинства религии, секреты политики, глубины философии облекаются в одежды басен и аллегорий».

В сюжеты аллегорических повествований вкраплены, вплетены намеки на каких-то людей или на события, известные посвященным. Автор такого произведения сообщает своему кругу факт, известный ему одному, или же собственное толкование известного факта.