Операция «Танненберг»

Ну, тут-то все просто… Что копье, что рогатина, что штык — один хрен! Бурцев подтянул живот, чтоб случайно не напороться. Развернулся, уходя с линии атаки, пропустил толстую палку перед собой. Перехватил там, где кончалось железо и начиналось дерево. Дернул на себя.

Незнакомец по инерции пробежал пару шажков, так что бородатая морда уткнулась Бурцеву в плечо. Теперь разворот… И локтем — в зубы. Толстяк снова грохнулся наземь. Рогатина осталась в руках Бурцева.

Только вот со всех сторон уже подступают другие зверошкурые партизаны-петикантропы, и у каждого в руках по такой же дубинке с наконечником. Обидно, блин! Если дружина не поспеет — забьют как мамонта. Числом возьмут. А ведь дружина не поспеет. Уже не поспеет…

— Пся крев! — процедил Бурцев сквозь зубы.

— Поляк? — вскинулся вдруг обезоруженный толстяк. — Пан поляк?

Толстяк поднялся. Сначала на четвереньки. Потом встал на ноги. По грязной бороде текла кровь. Странный тип во все глаза пялился на Бурцева. Бойцы с рогатинами озадачено переглядывались

Глава 50

— Тебя король Ягайло прислал? — по-польски это чудище лесное говорило сносно, хоть и с сильным акцентом.

Очень мило! У Шварцвальдского леса фон Гейнц принял их за орденских послов. Здесь же, на тевтонских землях, путают с королевскими посланцами.

— Э-э-э… м — м-м… да, вроде того, — соврал Бурцев.

Опыт подсказывал: в такой ситуации разумнее говорить «да», чем «нет».

— Польский лазутчик! — обрадовался зверошкурый.

А этот провокационный вопрос Бурцев на всякий случай оставил без ответа. Спросил сам:

— А вы? Тоже поляки?

Какой-нибудь заблудившийся и одичавший шляхтический отряд?

— Нет, — тряхнул колтунистой гривой толстяк, — мы — жмудь.

— Жуть?

Бурцев усмехнулся. Ага, жуть она и есть жуть!

— Жемайтины мы[16].

Подбоченясь, толстяк, добавил:

— А меня зовут Скирв…

Ах, так это имя, оказывается.

— Ну, а я — Вацлав, — скромно представился Бурцев.

— Я жемайтинский князь, — торжественно объявил Скирв.

Бурцев снова не смог сдержать улыбки. Ишь, раздувается весь от гордости, а сам перемазан с ног до головы. Из грязи в князи, блин… И по бороде — кровавые сопли. И вонючие шкуры — на голое тело. К-х-хнязь…

— Князь, значит?

Толстяк уловил недоверие во взгляде и тоне Бурцева. Вздохнул. Опустил патлатую голову.

— Ну, пусть и не князь пока. Но глава рода. К тому же великий литовский князь Витовт обещал за верную службу дать мне удел. Потом… Когда тевтонов одолеем и Жемайтия отойдет под его руку.

Так… Витовт, значит. Великий литовский князь. Надо запомнить.

— По приказу Его Сиятельства Витовта, — продолжал Скирв, — князя Великого Княжества Литовского и Русского…

— Погоди-погоди… — изумился Бурцев. — Русского?

— Ну, да русского — тоже[17]. Так вот, по приказу Его Сиятельства я послан в орденские земли высматривать, что твориться на главной немецкой дороге, и извещать об увиденном Витовта.

— На какой дороге?

— Да вот на этой же! — Скирв махнул в ту сторону, откуда появились Бурцев и водитель немецкого тягача.

Ага… Тракт!

— Мы по-над дорогой прошли, почитай, уже всю Пруссию. К Добжиньским владениям выходили. Аж до Взгужевежевского урочища добирались.

— Вы были во Взгужевеже? — встрепенулся Бурцев.

— Были.

— И что там?

— Немцы строить крепость замыслили. Перегородили путь заставой. Место от леса расчистили, землю сровняли. Тын ставят. И людей нагнали уйму. Больше, чем гарнизона в ином замке.

«Интересно, — подумал Бурцев. — Очень интересно. Выходит, Взгужевежа отстраивается заново».

— Большая война скоро будет. Литовцы и поляки с русинами против ордена рать собирают. И орден тоже, вишь, готовится. Знаешь, какими союзниками обзавелся орден-то?

— Ну-у-у… — неопределенно протянул Бурцев.

— Вот и мы пока плохо понимаем, что это за люди. Да и люди ли вообще. Ездят на железных повозках без лошадей, из бомбард стреляют без фитилей и запальных огней. Даже по воздуху летать умеют на чародейских птицах. Колдовское племя — одно слово. Называют себя Небесным воинством и Хранителями Гроба.

Бурцев кивнул. Знакомая песня…

— А откуда их призывают под свои знамена тевтонские магистры — никому не ведомо. Сколько лазутчиков сюда ни шли — толку мало.

— А что… — Бурцев осмотрел жмудина, его рогатину, шкуры — У Витовта, кроме вас других разведчиков нет?

— Ну почему же? Есть и другие. Но они все больше по тевтонским градам, замкам и поселениям ходят. А мы, вот за дорогами следим. Кто куда едет, да с какими силами. Мы, жемайтины, с детства привыкли по лесам таиться.

— В самом деле? И кто же вас к этому приучил?

Скирв нахмурился:

— Тевтоны же и приучили. Со своими колдунами. Орден давно уже Жемайтию под себя подминает. Рыцари креста в наших землях творят бесчинства. Режут, жгут… Известное ведь дело: коли народ не покоряется, немцы его истребляют.

— Ну, целый народ-то, небось, не истребят.

— Почему же? Захотят — истребят. Пруссов, вон, извели всех до единого, теперь за нас принялись.

— Пруссов? Извели?

— Ага. Вся Пруссия нынче — сплошь немецкая область. И говорят в ней по-немецки. Ни одного прусса здесь уже не встретишь, даже в самых глухих местах. Никого не осталось.