Операция «Танненберг»

Как в воду, нырнули в густой шлейф пыли, тянувшийся за машиной. На зубах заскрипело, в горле запершило, засвербело в глазах. Забило нос. И — жутко воняет выхлопами.

Не сговариваясь, разделились. Бурцев и Телль заходили слева. Бурангул и Джеймс — справа.

За пыльной пеленой — над открытой кабиной и каменными ядрами — вновь поднялся человеческий силуэт. Сухо, почти неслышно в лязге гусениц и реве мотора, щелкнуло. Раз, другой.

Пистолет…

Еще раз. Еще, еще…

Нет — два пистолета. Немец палил с обоих рук. За себя и за того парня. Который за рулем.

Под Теллем споткнулась и рухнула лошадь.

Бурангул натянул лук. Что ж, степняки с детства приучены стрелять на скаку, с седла.

Есть! Стрела достала немца. Всплеснув руками, выронив оружие тот, вывалился из машины.

Оставался еще один.

— Пошел! Пошел! — орал Бурцев, глотая пыль и отбивая пятки о конские бока.

Боевой жеребец задыхался. И все же они вынырнули из пыльного облака сбоку, возле самой кабины. Слева. Справа, показались Бурангул и Джеймс.

И что дальше? Перегораживать конем дорогу?

— Стой! — по-немецки. — Стой, кому говорю!

Водитель, вцепившись в руль, и не думал останавливаться. Озирался затравленно. Вправо-влево. Влево-вправо. На поясе хлопала расстегнутая кобура. Пустая.

А Бурангул снова накладывал стрелу на тетиву.

Немец резко рванул руль. Вправо.

Дикое ржание, крики… Лошадь под юзбаши кубарем покатилась за обочину. Бурангул — вместе с ней. Джеймс тоже не удержался в седле. Конь брави шарахнулся в лес. Низкая ветка ссадила Джеймса не хуже турнирного копья.

Проклятье! Бурцев успел натянуть повод, когда эсэсовец бросил машину влево — в его сторону. Чуть приотстал.

Вцепился обеими руками в заднюю стойку кузова — ту, на которую натягивается брезентовый верх. Высвободил ноги из стремян.

Седло выскользнуло.

Бурцев повис…

Вот так, наверное, бандиты влетали в поезда и останавливали фургоны. В кино, в исполнении опытных каскадеров, такие сцены смотрится красиво. А вот в жизни…

Трясло так, что казалось, не разожми пальцев — поотрываются, на фиг, руки. И еще пыль эта… И лязг гусениц по мозгам…

Он все же вскарабкался на груду каменных шаров. Ядра вздрагивали, норовя развалить кузов и смять человека.

Бурцев, вытащив меч из ножен, полз к кабине.

Его заметили. Водитель ударил по тормозам. Тягач дернулся, кузов тряхнуло. Основательно так.

Ой-ё-о!

Бурцев приложился ухом о шершавую поверхность грубо отесанного камня. Выпавший меч улетел из кузова куда-то под гусеницы. Выкатилось на землю несколько ядер. Остальные лишь чудом не размазали Бурцева.

Он поднялся почти сразу. Но в кабине уже было пусто. Немец драпал в лес, в спасительную зеленку.

— Врешь… не уйдешь!

Тратить время на поиски меча Бурцев не стал. Бросился вдогонку.

Ему нужен был этот фриц. И лучше — если живым.

Черный мундир мелькал между деревьев. Безоружный эсэсовец часто оглядывался и быстро выдыхался.

Будет язык! Будет…

Зверь — большой, лохматый — выскочил из-за здоровенной разлапистой сосны. Появился внезапно, встал на пути в тот самый момент, когда беглец обернулся в последний раз. На двух задних лапах встал.

Немец зверя не видел, Бурцев — видел. И…

— А-а-ахр-р-р…

Эсэсовец с разбегу, всей грудью напоролся на…

Из спины, из черного мундира показалось железо.

Не зверь это был вовсе! Звери не разгуливают по лесам с рогатинами в лапах. Перед Бурцевым стоял человек — заросший, грязный, упитанности выше средней, обернутый в звериные шкуры.

А между ними корчился и хрипел, издыхая, водитель «Фамо», нанизанный на толстую палку с широким наконечником.

Незнакомец в шкурах не спешил извлекать рогатину. Проворчал что-то. Глянул на Бурцева, оскалился, сверкнул глазами.

Ну, невезуха! Ну, западло! Без пленника остался!

— Ах ты, зараза!

Бурцев не сдержался. В сердцах, сгоряча — кулаком, да по морде. Сшиб, сбил, свалил. А вот чтоб не лез, гад, к чужой добыче!

Ого! Из-за деревьев, из-за кустов на подмогу избитому выступал народец. Тоже — в шкурах, с рогатинами. Человек десять. Нет, пятнадцать.

Бурцев попятился. Да что же такое получается, господа хорошие? Опять партизаны какие-то? Пруссы? Они, вроде бы, тоже любили в звериных шкурах расхаживать. Или, может, литвины?

Утробно рыча, поднялся поверженный толстяк. «Чем дальше в лес, тем толще партизаны», — промелькнуло в голове.

«Партизан» выдрал рогатину из тела фрица. Наставил окровавленное острие на Бурцева.

— Вы кто такие, мужики? — спросил Бурцев по-немецки.

Нет ответа.

И оружия под рукой никакого — нет!

А наконечник все ближе, ближе…

— Ты кто, спрашиваю? — пятясь, еще раз поинтересовался Бурцев у обладателя рогатины.

— Скирв-ф-ф… — невнятное шипение, фырчание, урчание и зубовный скрежет.

Клич у них боевой такой, что ли?

Дикари, блин, какие-то. Питекантропы! Только вот палки-ковырялки у них не с каменными, а с железными наконечниками.

Железный наконечник клюнул. Прямо в брюхо.

Незамысловатый такой удар.