Операция «Танненберг»

— Шла охота. На таких, как я. На таких, как мы. На тех, кто не похож на остальных. Нас было много. Из года в год дети в кантонах рождались такие, что… — Вальтер сглотнул, не договорив. Продолжил после недолгой паузы, — Многих изгоняли из общин. Иногда — вместе с семьями. Многих убивали. В наших уродствах люди видели печать врага рода человеческого. А немцы разглядели в этом свою выгоду.

Императорский лизоблюд ландфогт Герман Геслер под предлогом борьбы с порождениями дьявола привел в наш кантон войска. Вожди и старейшины не противились. Наоборот — помогали германцам. Нас боялись. От нас хотели избавиться. Все. Потом пришлые немецкие и австрийские отряды пришлось изгонять с оружием в руках. Но то было потом…

Вальтер говорил, сжимая и разжимая кулаки:

— Отец никому не позволял причинять мне вред. В наших общинах Альтдорфа и Бюрглена его уважали и боялись. Особенно боялись его арбалета. Во всей округе, во всем кантоне Ури, а, может, и во всей Швейцарии не нашлось бы второго такого меткого стрелка. На состязаниях арбалетчиков отцу не было равных. Меня он тоже сызмальства учил метать стрелы.

Снова пауза. Снова недолгое молчание.

— Когда в наши края вступил отряд Геслера, отец зарядил два арбалета. Свой и мой. Он догадался, что это пришли за мной. Императорский наместник повесил на шест посреди рыночной площади свою шляпу, после чего разослал гонцов по окрестностям. Геслер объявил, что начинает дознание и поиск приспешников сатаны. Ландфогт сказал, что любой, кто попытается укрыться и по доброй воле не выйдет поклониться его шляпе, будет корчиться в муках и найдет смерть под этим столбом.

— Ты не вышел? — спросил Бурцев.

— Нет. Сразу — нет. Первым вышел отец. Со ста шагов он сбил из арбалета шляпу со столба. Потом взял второй арбалет. И пообещал вогнать следующую стрелу в голову Геслера, если тот не уберется восвояси. А я тем временем взводил разряженный самострел.

Геслер сразу смекнул, с каким стрелком имеет дело. Рисковать своей головой он не желал. Но и уезжать с пустыми руками было не в правилах ландфогта. Геслер приказал своим воинам опустить оружие и предложил Божий суд.

Увидев меня, он сказал отцу так: «Если вторая твоя стрела окажется столь же меткой, как первая, и со ста шагов попадет в яблоко, вросшее в голову твоего сына, я покорюсь воле Господа и не стану преследовать никого из вас. Если же ты промахнешься — умрешь вместе со своим уродцем, ибо всем будет ясно, что шишка на его голове — нечистая метка, из коей рано или поздно вырастут рога». Эти слова я не забуду вовек.

Вальтер тронул нарост на своей голове. Нахмурился, вспоминая и переживая все заново.

— Расстояние было приличное. А шишка — это все-таки не шляпа. Но шанс…

— Шанс? — переспросил Бурцев.

— Возможность раз и навсегда доказать при свидетелях, что никакого отношения к нечистой силе я не имею… Это было важно и для отца, и для меня. Отец согласился на условия ландфогта.

— А ты?

— Я верил в меткость его глаза и твердость его руки. И в Божий суд тоже верил. Я вышел к столбу, под которым лежала дырявая шляпа Геслера. И отец выстрелил.

— Но он ведь не сбил… э-э-э… яблоко.

— Если бы сбил, я, возможно, не разговаривал бы сейчас с тобой. Не знаю, смогу ли я вообще жить без этой шишки. Но речь шла не о том, чтобы сбить яблоко — а о том, чтобы попасть. Отец попал. Он выполнил условия договора. Наконечник стрелы лишь содрал кожу. Потекла кровь, которую видели все. Этого было достаточно для определения правого в споре. Было бы достаточно, если бы Геслер оказался человеком чести. Но Геслер был подлецом. Забыв о договоре, забыв о своем обещании, он приказал меня схватить. Мерзавец надеялся, взяв меня в заложники, вынудить отца сдаться.

Отец не сдался. Отец сказал, что ни ему, ни мне терять больше нечего и что отныне он не верит ни единому слову немцев. Перезаряженный мною арбалет смотрел в лицо ландфогту. Отец обещал спустить тетиву, если Геслер меня не отпустит. Слова отца звучали убедительно. И Геслер меня отпустил.

— Вы с отцом спаслись?

Телль-младший повесил голову. Бурцев невольно отвел глаза от уродливой шишки со шрамом.

— Спасся я. Один. «Иди, сынок, — сказал отец. — Если мы останемся здесь вместе, погибнем оба. И оба погибнем, как только я опущу арбалет. Только тогда некому будет мстить». Возразить было нечего. И противиться воле отца я не осмелился. Я ушел. А отец держал на прицеле Геслера, чтобы тот не мог послать за погоню. Отец давал мне время. Арбалет перезаряжается медленно, и он успел бы пустить только одну стрелу. Но и одной стрелы Вильгельма Телля было бы достаточно, чтобы отправить Геслера в ад. Это понимали все. И Геслер — тоже.

Потом я узнал, что отец не опускал арбалет до темноты. До поздней ночи Геслер не смел пошевелиться и открыть рта. Лишь когда мрак укрыл фигуру ландфогта, он приказал взять отца. Отец пристрелил кого-то из нападавших. Но сам Геслер в тот раз избежал кары.

— Твой отец убил его позже, так ведь?