Операция «Танненберг»

Не-е-е, дальше так дело не пойдет, дорогой ты мой борзописец. Потому как не устраивает больше твоего героя такой расклад. Сколько ж можно терпеть-то! Даже у самого правильного омоновца, даже у самого развлюбленного и благородного героя рыцарских романов нервишки-то не железные. А Аделаидка эта, его, с позволения сказать, женушка доведет до ручки кого угодно.

Хватит! Он долго был непробиваемо спокойным и толстокожим. Долго жалел эту юную стервозу княжьих кровей и потакал ее капризам. Но после сегодняшняшнего… Хва-а-атит!

Пришло время не прыгать вокруг супруги зайцем, а посылать ее на… На три буквы, в общем. На три «к». По старому мудрому немецкому обычаю. Киндер-Кирхе-Кюхе[12]. Правда, вот с «киндер»… Да, неувязочка. Значит, на две «к». Хотя церкви и кухни тоже поблизости не наблюдается. И плевать!

Говорите, ушло просветление арийской магии вместе с колдовским ключом-шлюсселем? Что ж, просветим супругу по-иному.

— Пойдем-ка, княжна, — сухо бросил Бурцев.

— Куда это? — уперев руки в боки, сварливо осведомилась она.

— Со мной. Поговорить надо.

Аделаида усмехнулась:

— Поговорить захотел. Ну, давай-давай, поговорим.

— Куда вы, Василь? — встревожено окликнул Дмитрий.

— Прогуляемся. Надо нам. Очень.

— А?

— Побеседуем. Если будет слишком громко — не обращайте внимания.

— О, будет громко, — предвкушая ярую перебранку, пообещала княжна.

— Будет, — согласился Бурцев.

Дмитрий понимающе кивнул.

— Поосторожней там.

Типа, не поубивайте друг дружку…

— Вы тоже… здесь, — буркнул Бурцев. — По сторонам посматривайте. На всякий случай. Там, в повозке колдовской, пуле… громомет есть. Немецкий. Сыма Цзян разберется. Если что — стреляйте. А мы — скоро.

Шли по лесу долго и молча. Аделаида смотрела дерзко и насмешливо. Бурцев — угрюмо, мрачно. Отошли подальше. Спустились в ложбинку. Вот — укромное местечко. И подходящее. На одно дерево навалено другое. Толстый сухой ствол. Не бревно — кровать целая. Да, сгодится. Вполне…

— Ты, вроде, говорила, что не беременна?

— Я? Да чтоб я? Да чтоб теперь! Да чтоб от тебя!

— Вот и хорошо.

— Ах, хорошо?! Хорошо тебе, значит, да? Хоро…

— Цыц! — рявкнул Бурцев.

Полячка подавилась невысказанной бранью, вытаращила глаза.

— Как ты сме…

— Заткнись, говорю!

Она замолчала. Только безмолвно, как рыба, разевала и закрывала рот. Красная от гнева, глаза мечут молнии, высокая грудь шумно гоняет воздух туда-сюда. Ладно, попыжься, попыжься пока, милая…

Пауза была весьма кстати. Бурцев воспользовался молчанием супруги. Объяснил. Популярно.

— Значит так, Аделаидка. Слушай меня внимательно. Слушай и запоминай. Дважды повторять не буду. Пока ты капризничала в Силезии, я терпел, потому как жалко было тебя, дуреху несчастную…

— Сам дурак! — прошипела полячка.

— Скрипя зубами, терпел и твои выходки в замке Освальда. Надеялся — образумишься. И начало супружеской жизни портить не хотел. Совсем уж несносное поведение в Пруссии тоже в общем-то сошло тебе с рук. Ну, в основном. Уж больно люблю я тебя, Аделаида…

Ее демонстративное хмыканье он пропустил мимо ушей. Пусть себе… На любом эшафоте сначала полагается зачитать приговор.

— Но дальше — больше. Шуры-муры с вестфальцем Фридрихом фон Бербергом…

— Шуры-муры?

— Ты прекрасно знаешь, о чем я. Ну да, ладно, фон Берберга тоже проехали. Будем считать это скоротечным романтическим увлечением несознательной и незрелой юной особы.

— Ах, ты… ты… ты… Вспомни себя с Ядвигой в Кульме.

— Помню. Прекрасно помню. Ох, и довела же ты меня тогда!

— Так это я тебя до ее постели довела?

— Разве нет?

— Значит, по твоему…

— Молчать! — приказал Бурцев. — И слушать дальше. Пару лет мы с тобой прожили нормально. Потом опять — двадцать пять! Удрала из Пскова с тем монахом — отцом Бенедиктом. В Святые Земли намылилась! Бежала, можно сказать, прямо из супружеского ложа. И такую кашу заварила. Мало того, что сама чуть не погибла… Но пусть, забыли… Намерения благие, хоть и дурные — не грех простить ту отлучку.

— Ах, спасибо, благодетель! — Аделаида и здесь не смогла смолчать. — Да только я сама себе того простить никак не могу. Как подумаю, что ребенка от тебя хотела — стыдно становится! Ребенка от такого…

— Вообще-то я еще не закончил, — скрипнул зубами Бурцев.

— Правда? Так я вся внимание!

Зеленые глаза смотрели на Бурцева по-прежнему зло и насмешливо.

Ох, распоясалась, ох, распустилась! Он сжал и разжал кулаки. Ладно, в самом деле, ведь не закончил.

— Но последние твои выходки вообще ни в какие ворота не лезут.

— Нешто так проняло, а?

Аделаида откровенно паясничала. Бурцев закипал.

— Проняло. Поэтому мы с тобой здесь. С друзьями меня не ссорь, Агделайда, и раскола в дружину вносить не смей. Этого тебе я прощать не намерен.

— Да я твою дружину… — с искаженным лицом перебила она. — Всех этих язычников твоих, еретиков, мужланов, разбойников и… Ой…

Он просто расстегнул ремень, сбросив меч в траву, и просто сграбастал жену в охапку. Потом, зажав обе руки полячки у себя под мышкой, быстро и крепко накрутил ремень на тонкие запястья княжны.