Операция «Танненберг»

Спорить он не собирался. Да, хорошего мало. Но почему-то не жалелось о содеянном. Ничуть. Душу отвел, в общем. За столько-то лет разок — можно. Нужно даже.

— Я… Я ведь плачу, Вацлав! Ты что не видишь?

Видел. По лицу Аделаидки, действительно, текли не слезы — слезищи целые.

— Я же пла-а-ачу… — она ревела и дивилась непривычному спокойствию мужа.

— Угу…

Нет, слезками своими она его теперь точно не проймет. «Нет больше твоей власти надо мной, Аделаидка», — думал Бурцев. Была, да вся вышла. Он все еще любил ее, но в любви этой и о себе не забывал. И о верных товарищах. Наверное, пришло время строить другие отношения. Как в домострое прописано, а не в слюнявых рыцарских романах.

— Я ведь убегу сейчас! — вскинулась княжна. — Возьму вот и убегу. Навсегда.

— Угу, — Бурцев жевал травинку и делал вид, что не смотрит на жену.

Бегать-то Агделайда Краковская всегда была горазда. Да только куда ей тут бежать-то? А если и дернет сдуру, так поймаем. И — Бурцев щелкнул прутиком по сапогу — продолжим науку. Догнать будет не трудно — с постеганной попой, да в неудобном длинном балахоне шибко не побегаешь.

— «Угу»?! Да я! Ах, так… Так, да?

Глава 30

Бурцев спокойно наблюдал, как жена повернулась побежала — демонстративно, но не очень убедительно. Собственно, она и не бежала даже, а быстро-быстро шагала. При этом Аделаида придерживала подол руками. Сзади. Чтобы грубый черный балахон не тревожил горящую кожу пониже спины. И чтобы не путался в ногах. Княжна прихрамывала, ойкала и особой прытью похвастать не могла.

В редколесье видно далеко, так что Бурцев решил пока не преследовать артистку. Дал время образумиться. Авось, сама вернется. Ну а уж коль не вернется…

Он срезал мечом еще один прутик. И еще.

На пару секунду, буквально, отвлекся и…

— О, Матка Бозка!

Сначала позвали Божью Матерь. Потом…

— Ва-а-ацлав!

Потом — его.

— Ми-и-илый! Спа-а-аси!

Крик был громким, звонким. Неожиданным был этот крик обиженной княжны. И — оба-на! — теперь Аделаида бежала по-настоящему — вприпрыжку, забыв о битой пятой точке. К нему бежала.

— Вацлав! Ва-а-ацлав!

С перепугу княжна металось меж деревьев, не видя, не слыша ничего. А за ней…

Бурцев присмотрелся. Люди какие-то за ней. И немало — несколько десятков. А то и добрая сотня наберется. Кое-как одеты, кое-как вооружены. Н-да, вооружены… На поясах — кинжалы, короткие мечи. Почти у каждого — арбалет за спиной. И по сумке на боку, набитой короткими стрелами. У некоторых — луки, но лучников немного. Бурцев насчитал их не больше полудюжины. Здесь все-таки уважали арбалеты. Луки — не жаловали.

Интересно, кто такие? Разбойники, что ли? Что-то вроде лесной братвы Освальда Добжиньского или, скорее уж, робин гуды швейцарской закваски.

Щитов, с которыми по лесу не больно-то и побегаешь — нет. Доспехи есть. Но постольку-поскольку. Фрагментарно. У кого шлем поблескивает, у кого нагрудник, у кого кольчуга, у кого — наручи и поножи. Один арбалетчик красуется с латной перчаткой — вот и весь защитный комплект. Видно, что оборонительное вооружение — все сплошь трофейное, с чужого плеча снятое. И еще, похоже, лишним железом незнакомые бойцы старались себя не обременять. Некоторые и вовсе были облачены в легкие кожаные панцири или стеганые куртки. А кое у кого вместо шеломов на головах — повязки из плотной грязной ткани. Что-то вроде тюрбанов. С сомнительными защитными свойствами, зато кокетливо украшенные перьями.

Да, странные ребята. Идут не спеша, как на прогулке, — жиденькой, но длинной цепью. Облава — не облава, погоня — не погоня. А впереди — два всадника.

Один — при полном доспехе и при оружии. Другой безоружен. Всадники тоже не торопятся — шагом едут.

Аделаида подбежала…

— Вацлав-Вацлав-Вацлав! Спаси-спаси-спаси!

Впечаталась в него с разбега, вцепилась клещом — рук не высвободить. И как спасать-то? Бурцев стряхнул жену. Бросил прутья, схватил меч.

— Что за люди?

— Да не люди то! — взвыла жена. — Сатанинское отродье! Рожи страшны-ы-ыя. Я бегу — а они из кустов. Навстречу. Отовсюду. Мало, что рукой не достать. Ой-ой-ой, жуть какая!

И сразу же, без перехода:

— Ми-и-и-иленький, ты прости меня за то, что дурехой была неразумной, глупой. Прости, а? Господь, видать, карает меня за гордыню и неуважение к мужу, но, Божьим именем молю, Вацлав, не выдай на растерзание адовому племени.

Ого! Напугать-то Аделаидку немудрено, но вот довести до такого… Чтобы гордая княжна сама винилась и прощения просила, да еще после порки!

А лесной народец — все ближе.

Отступить? Поздно. От боя не уклониться. Не убежать. Их взяли в клещи и отсекали от дружины, не ведавшей, что происходит. К ним уже приблизились достаточно, чтобы…

Бурцев присмотрелся к лесным арбалетчикам. И разглядел, наконец, что нагнало на Агделайду Краковскую такого страху.

Да уж… Уж да… Любой средневековый человек принял бы этих ребят за выходцев из ада. Бурцев и сам поначалу решил, будто Аделаидку преследуют порождения иного мира. А что прикажете думать при виде парада уродов, словно повыскакивавших из колб и пробирок разгромленной кунсткамеры?