Я не о литературе, здесь Вы вольны, а о наших отношениях. Пользы не будет никакой, а мучений можем друг другу доставить много.
Вам и так обо мне, не сомневаюсь, наговорили всякого. Вы и сами знаете, что многое из этого — правда, хотя и лжи достаточно.
Вы мне сказали, что после случившегося с Вами Ваша жизнь разломилась надвое, что Вы много страдали. Мне стыдно сравнивать, но и здесь мы схожи. Даже во времени, когда жизнь разломилась.
Правда, тогда это случилось и со всей Россией. Да, моя жизнь не всегда были чиста, даже напротив, порой грязна, я согласна, хотя Вы этого и не утверждали. Я много в этом каялась.
Вы сказали как-то, что постигшее Вас несчастье кардинально изменило Вас, сделало лучше, сделало другим. Поверьте, что и я изменилась. И не потому, что теперь немолода и не могу жить как прежде.
Просто, наверное, нам досталось для жизни время, когда нельзя не меняться, иначе пропадешь. Надеюсь, и я стала лучше.
Оборачиваясь назад и вспоминая молодость, я очень часто удивляюсь себе и не люблю себя ту, прошлую. Мы с этой молодой женщиной совершенно разные люди. То, за чем я гналось когда — то, сегодня не стоит для меня и гроша.
Я иду на брак с Вами с ясным умом и открытым сердцем. Я хорошо понимаю, кто Вы, и кто я. И, можете не сомневаться, буду Вам верной и заботливой женой.
Я знаю, что вас постараются убедить бросить меня и полюбить Ноки, но окончательный выбор за ми…»
Действительно, постарались, но не убедили, и взбалмошной и поэтической натуре Ноки Садовский предпочел спокойную и надежную Надю.
По воспоминаниям свидетелей их совместной жизни, отношения Бориса и Надежды были именно дружбой, дружбой нежной и преданной.
В 1933 году Надежда Ивановна тяжело болела, была инвалидом II группы и лечилась в Москве и Ленинграде.
Она очень любила гадать на картах и давала сеансы спиритизма.
Её посещали жены высокопоставленных деятелей, и особенно близка она была с супругой члена Политбюро А. И. Микояна.
Одним словом, парочка была достойная.
— Нападение на нашу страну, — продолжал Молотов, — совершено, несмотря на то, что за все время действия этого договора германское правительство ни разу не могло предъявить ни одной претензии к СССР по выполнению договора. Вся ответственность за это разбойничье нападение на Советский Союз целиком и полностью падает на германских фашистских правителей…
— Даже здесь фальшь и ложь! — поморщился Садовский.
— Что ты имеешь в виду? — взглянула на него жена.
— Не что, — поправил ее Садовский, — а кого! Сталина! Орал на весь мир, что никакой войны не будет, а когда Гитлер облопошил его по всем статьям, то смелости не хватило даже на выступление по радио! Вот и подсунул Молотова!
Он помолчал.
— Ладно, иди, Надюша, — сказал он, — я хочу кое-что написать…
Через час он снова позвал жену и прочитал ей только что написанное стихотворение «Немцам».
Конечно, Надежда Ивановна похвалила стихотворение. Но рада такому творчеству не была, поскольку только за одну строчку о «благородном враге» сейчас могли дать высшую меру.
В этот момент раздался звук в дверь, и Надежда Ивановна пошла открывать.
Это был Глебов, бывший предводитель дворянства в Нижнем Новгороде.
Он пользовался широкой известностью в кругах бывшей аристократии, и именно он приветствовал в Костроме в 1915 году царскую семью по случаю торжественного празднования 300-летия Дома Романовых.
Жена Глебова была своим человеком при дворе последней российской императрицы Александры Федоровны.
Однако золотые годы были далеко позади, и теперь он, как и десятки других «бывших», почти нищий, ютился в Новодевичьем монастыре.
— Ну, что, — слегка обнимая Садовского, сказал он, можно поздравить?
— Да! — улыбнулся тот. — И по этому поводу не грех и по рюмочке пропустить!
— С удовольствием!
— Наденька! — Позвал Садовский, и когда жена пришла, попросил: — Дай нам водочки и закусить!
Когда стол был накрыт, Садовский поднял свою рюмку.
— Друзья, — с некоторой торжественностью в голосе произнес он, — вместо традиционного в таких случаях тоста, я прочту вам свое стихотворение, которое я написал еще месяц назад. Тогда читать его было еще не время, но сегодня…