Операция «Престол»

А что если где-нибудь рядом прятался еще кто-нибудь и следил за тем, что будет дальше?

И если Алексей и его товарищи были теми, за кого они себя выдавали, они должны были бы перебить милиционеров.

Если же нет, то цель провокации была бы достнигнута. А в том, что это была провокация, Эйтингон не сомневался.

Алексей думал о другом: как взять «Лиса».

И надумал.

— Сколько у тебя обойм? — спросил он Эйтингона.

— Четыре…

— Бей по окнам, а я зайду с другой стороны!

— Алексей, — сказал Эйтингон, сразу понявший план Алексея, — ты же понимаешь, что…

— Понимаю, — кивнул тот, — поэтому и предалгаю! Уйти ведь мы не можем!

Понимая, что он берет на себя огромную ответственность, Эйтингон махнул рукой.

— Давай!

Как только Алексей, пригнувшись к самой земле, пошел в обход дома, Эйтингон громко крикнул:

— Лис, хватит дурака валять! Давай поговорим!

Ответом ему послужила новая автоматная очередь.

Эйтингон выстрелил в окно.

Послышался звон разбитого стекла.

Так продолжалось целую минуту, пока Эйтингон не приучил Лиса к звону стекла.

Эти воспользовался и разбивший на задней стороне дома стекло Алексей.

Он ловко пролез в окно и, сжимая пистолет в руке, пополз к двери.

И в этот момент в окно засветила выглянувшая из-за туч луна.

В ее неверном свете Алексей увидел висевшие на стенах лубочные картины и целый ряд рюмок в громздком буфете.

Когда до вдери оставлаось всего несколько метров, она неожиданно расторивлась, и Алексей увидел в ее проеме «Лиса».

Заметив лежавшего на полу Алексея, он вскинул автомат, но Алексей опередил его, и пущенная им пуля пробила Лису грудь.

Захрипев, он медленно осел на пол и остекленевшими глазами смотрел на подходившего к нему Алексея.

Алексей взял выпавший у него из рук автомат и громко позвал Эйтингона.

Когда тот вошел в комнату, Алексей уже зажег две стоявшие на буфете свечи, и в команте было довольно светло.

— Что с ним? — кивнул на привалившегося к стене «Лиса» Эйтингон.

— Ранен в грудь…

Эйтингон подошел ближе к раненому и взглянул ему в лицо, уже подернутое маской смерти.

— Похоже, не жилец, — поморщился он.

— Ваше счастье! — неожиданно ответил ему «Лис».

— Зачем ты стрелял? — спросил Алексей.

— Затем, — сквозь пузырившуюся у него на губах крвоавую пену процедил «Лис», — что ненавижу вас, фашистских сволочей! И жалею только об одном, что не смогу больше никого убить! Передайте свои хозяевам, — улыбнулся он, — что все это время, я водил их, дураков, за нос! А стрелял я потому, что хотел придти к нашим не с пустыми руками. Положил бы вас, сволочей, и полмиллиона рублей бы еще принес, но…

«Лис» захрипел, изо рта полилась кровь, и он уже из последних сил прохрипел:

— Но… не дал Господь…

Это были последние слова сержанта Красной армии Ильи Ивановича Коврова, попавшего оченью сорок первого года в плен и обманывавшего немцев до самой последней минуты.

Алексей вздохнул и снял шапку.

Эйтингон последовал его примеру.

Затем он подошел к нему и положил ему руку плечо.

— Не казни себя, Леша… Кто мог знать…

Алексей покачал головой.

Знать не мог никто…

Но он живой и здоровый стоял сейчас посредине команты, а у его ног лежал убитый им русский человек, который даже в последнюю минуту своей жизни думал не о себе, а сожалел о том, что не сможет больше убивать фашистов.

Они быстро погрузили в машину мешки с деньгами и положили на заднее сидение «Крутого», предварительно перевязав его.

На его счастье, все его три ранения оказались сквозными, и после перевязки смерть от потери крови ему больше не грозила.

В Пушкино Крутой потерял сознание, и, воспользовавшись этим, Эйтингон отправился в местное отделение НКВД и приказал оказавшемуся на месте его начальнику не поднимать шума и вывезти с дачи тела убитых «Лиса» и Макеева.

Взяв йод и бинты с ватой, он вернулся к машине и перебинтовал раны «Крутому», благо тот все еще находился бес сознания.

Всю дорогу он молчали.

Да и о чем было говорить с таким настроением.

Хотели они того или нет, но оба думали об оставшемся на даче человеке, который столько времени вынашивал мечту драться с фашистами и так бездарно погибшим.

Радовало только то, что сам он об этом уже никогда не узнает и умер с сознанием того, что все-таки убил двух врагов.

Одним из которых был двадцапятилетний старший лейтенант Николай Еременко…

Приехав на квартиру Алексея, они уложили «Крутого» на кровать.

Еще через сорок минут приехал доктор и быстро обработал его раны.

Он сделал ему обезболивающий и успокаивающий уколы и взглянул на Эйтингона.

— Будет спать до завтрашнего вечера…

Эйтингон уехал вместе с доктором.

Пожимая на прощанье руку Алексею, он невесело сказал:

— Приезжай завтра к двум в Сокольники…

Против всех ожиданий, никакого разноса со стороны Судоплатова не последовало, поскольку никто не мог ожидать такого поворота событий.

— Я уже доложил Берии, — сказал Павел Анатольевич, — но, как вы сами догадываетесь, последнее слово не за ним…

— Но полмиллиона рублей, — позволил себе улыбнуться Алексей, — надеюсь, смягчат нашу участь?

Судоплатов усмехнулся.

— Нашел-таки оправдание!

— А что нам оставалось делать, Павел? — пожал плечами Эйтингон. — Там нам не до оправданий было!